С.М. Соловьев. История России с древнейших времен.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

СОБЫТИЯ ПРИ ПРАВНУКАХ ЯРОСЛАВА I, БОРЬБА ДЯДЕЙ С ПЛЕМЯННИКАМИ В РОДЕ МОНОМАХА И БОРЬБА СВЯТОСЛАВИЧЕЙ С МОНОМАХОВИЧАМИ ДО СМЕРТИ ЮРИЯ ВЛАДИМИРОВИЧА ДОЛГОРУКОГО (1125 - 1157)

      Сыновья Мономаха. - Мстислав, великий князь. - Усобица между Святославичами черниговскими. - Княжество Муромское. - Присоединение Полоцка к волостям Мономаховичей. - Война с половцами, чудью и литвою. - Смерть великого князя Мстислава Владимировича. - Брат его Ярополк - великим князем. - Начало борьбы дядей с племянниками в племени Мономаховом. - Святославичи черниговские вмешиваются в эту борьбу. - События в Новгороде Великом. - Смерть Ярополка Владимировича. - Всеволод Ольгович черниговский изгоняет Вячеслава Владимировича из Киева и утверждается здесь. - Отношения между Мономаховичами; война с ними Всеволода Ольговича. - Отношения его к родным и двоюродным братьям. - Ростиславичи галицкие. - Война великого князя Всеволода с Владимирком Володаревичем галицким. - Князья городенские, полоцкие, муромские. - События в Новгороде Великом. - Вмешательство русских князей в дела польские. - Морской разбой шведов. - Борьба русских с финнами и половцами. - Предсмертные распоряжения великого князя Всеволода Ольговича. - Смерть его. - Изгнание из Киева Игоря Ольговича. - Изяслав Мстиславич Мономашич княжит в Киеве. - Плен Игоря Ольговича. - Раздор между Святославичами черниговскими. - Союз Изяслава Мстиславича с Давыдовичами черниговскими; союз Святослава Ольговича с Юрием Владимировичем Мономашичем, князем ростовским, против Изяслава Мстиславича. - Первое упоминовение о Москве. - Отступление Давыдовичей черниговских от Изяслава Мстиславича. - Киевляне убивают Игоря Ольговича. - Мир Изяслава Мстиславича с Святославичами черниговскими. - Сын Юрия ростовского, Ростислав, переходит к Изяславу Мстиславичу. - Изяслав в Новгороде Великом; поход его на волости дяди Юрия. - Изгнание Ростислава Юрьевича из Киева. - Движение отца его, Юрия, на юг. - Победа Юрия над племянником Изяславом и занятие Киева. - За Изяслава вступаются венгры и поляки; галицкий князь Владимирко за Юрия. - Подвиги сына Юриева, Андрея. - Он хлопочет о мире между отцом своим и Изяславом Мстиславичем. - Непродолжительность мира. - Изяслав изгоняет Юрия из Киева, но должен уступить старшинство другому дяде, Вячеславу. - Война Изяслава с Владимирком галицким. - Юрий изгоняет Вячеслава и Изяслава из Киева. - Изяслав с венграми опять изгоняет Юрия из Киева и опять отдает старшинство Вячеславу, под именем которого княжит в Киеве. - Продолжение борьбы Изяслава с Юрием. - Битва на реке Руте и поражение Юрия, который принужден оставить юг. - Два других неудачных похода его на юг. - Война Изяслава Мстиславича в союзе с венгерским королем против Владимирка галицкого. - Клятвопреступление и смерть Владимирка. - Война Изяслава с сыном Владимирковым, Ярославом. - Смерть Изяслава, его характер. - Вячеслав вызывает к себе в Киев брата Изяславова, Ростислава, из Смоленска. - Смерть Вячеслава. - Ростислав уступает Киев Изяславу Давыдовичу черниговскому. - Юрий ростовский заставляет Давыдовича выехать из Киева и сам окончательно утверждается здесь. - Усобицы между Святославичами в Черниговской волости и Мономаховичами на Волыни. - Союз князей против Юрия. - Смерть его. - События полоцкие, муромские, рязанские, новгородские. - Борьба с половцами и финскими племенами. - Дружина.

      По смерти Мономаха на киевском столе сел старший сын его Мстислав; соперников ему быть не могло: Олег и Давыд Святославичи умерли еще при жизни Мономаха; в Чернигове сидел младший брат их, Ярослав, но этот незначительный князь не мог удержать старшинства и в собственном роде; еще менее мог спорить с Мстиславом Брячислав Святополкович, княживший неизвестно в каком городке в пинских волостях. Но и более сильные соперники не могли быть страшны Мстиславу при народном расположении к роду Мономахову, тем более что Мстислав походил во всем на знаменитого отца своего. Недаром летописец, начиная рассказ о княжении Мстислава, говорит, что этот князь еще в молодости победил дядю своего Олега: таким образом, в личных достоинствах Мономахова сына старались находить оправдание тому, что он отстранял старшее племя Святославово.

      Кроме Мстислава, после Мономаха оставалось еще четверо сыновей: Ярополк, Вячеслав, Георгий, Андрей; Ярополк еще при отце получил стол переяславский и остался на нем при брате; Ярополк был на своем месте, потому что отличался храбростию, необходимою для переяславского князя, обязанного постоянно биться с степными варварами. Третий брат Вячеслава княжил сперва в Смоленске, а потом переведен был в Туров; Георгий издавна княжил в Ростовской области; Андрей - во Владимире на Волыни. В Новгороде сидел старший сын Мстислава - Всеволод; в Смоленске - третий сын его, Ростислав; где же был второй, Изяслав? Должно думать, что где-нибудь подле Киева: он также отличался храбростию и потому нужен был отцу для рати; скоро нашлась ему и волость и деятельность.

      В Чернигове произошло важное явление: сын Олега, Всеволод напал врасплох на дядю своего Ярослава, согнал его с старшего стола, дружину его перебил и разграбил. В самом занятии киевского стола Мстиславом мимо Ярослава Святославича, который приходился ему дядею, Всеволод мог уже видеть пример и оправдание своего поступка: если Ярослав потерял старшинство в целом роде, то мог ли он сохранять его в своей линии? Как бы то ни было, Мстислав не хотел сначала терпеть такого нарушения старшинства дядей, тем более что, как видно, он обязался клятвенным договором поддерживать Ярослава в Чернигове. Вместе с братом Ярополком Мстислав собрал войско, чтобы идти на Всеволода, тот не мог один противиться Мономаховичам и послал за половцами, а дядю Ярослава отпустил из неволи в Муром. Половцы явились на зов Всеволода в числе 7000 и стали за рекою Вырем у Ратимировой дубравы: но послы их, от правленные к Всеволоду, были перехвачены на реке Локне и приведены к Ярополку, потому что последний успел за хватить все течение реки Сейма, посадил по всем городам своих посадников, а в Курске - племянника Изяслава Мстиславича. Половцы, не получая вести из Чернигова, испугались и побежали назад; это известие очень замечательно: оно показывает, как варвары стали робки после задонских походов Мономаха, сыновей и воевод его. После бегства половцев Мстислав еще больше начал стеснять Всеволода: «Что взял? - говорил он ему, - навел половцев, что же, помогли они тебе?» Всеволод стал упрашивать Мстислава, подучивал его бояр, подкупал их дарами, чтоб просили за него, и таким образом провел все лето. Зимою пришел Ярослав из Мурома в Киев и стал также кланяться Мстиславу и упрашивать: «Ты мне крест целовал, пойди на Всеволода»; а Всеволод, с своей стороны, еще больше упрашивал. В это время в киевском Андреевском монастыре был игумном Григорий, которого очень любил Владимир Мономах, да и Мстислав и весь народ очень почитали его. Этот-то Григорий все не давал Мстиславу встать ратью на Всеволода за Ярослава; он говорил: «Лучше тебе нарушить клятву, чем пролить кровь христианскую». Мстислав не знал, что ему делать? Митрополита тогда не было в Киеве, так он созвал собор из священников и передал дело на их решение; те отвечали: «На нас будет грех клятвопреступления». Мстислав послушался их, не исполнил своего обещания Ярославу и после раскаивался в том всю жизнь. На слова Григория и на приговор собора можно смотреть, как на выражение общего народного мнения: граждане не терпели княжеских усобиц и вообще войн, не приносивших непосредственной пользы, не имевших целью защиты края; но какая охота была киевлянам проливать свою кровь за нелюбимого Святославича? Со стороны же Мстислава, кроме решения духовенства, побуждением к миру со Всеволодом могла служить также и родственная связь с ним: за ним была дочь его. Как бы то ни было, племянник удержал за собою старший стол вопреки правам дяди, но эта удача была, как увидим, первою и последнею в нашей древней истории. Для Мономаховичей событие это не осталось, впрочем, без материальной выгоды: они удержали Курск и все Посемье, и это приобретение было для них очень важно, потому что затрудняло сообщение Святославичей с половцами. Ярослав должен был идти назад в Муром и остаться там навсегда; потомки его явились уже изгоями относительно племени Святославова, потеряли право на старшинство, должны были ограничиться одною Муромскою волостию, которая вследствие этого отделилась от Черниговской. Таким образом, и на востоке от Днепра образовалась отдельная княжеская волость, подобная Полоцкой и Галицкой на западе.

      Покончивши с черниговскими, в том же 1127 году Мстислав послал войско на князей полоцких: есть известие, что они не переставали опустошать пограничные волости Мономаховичей. Мстислав послал войска четырьмя путями: братьев - Вячеслава из Турова, Андрея - из Владимира; сына Давыда Игоревича, Всеволодка, зятя Мономахова - из Городна и Вячеслава Ярославича - из Клецка; этим четверым князьям велел идти к Изяславлю; Всеволоду Ольговичу черниговскому велел идти с братьями на Стрежев к Борисову, туда же послал известного воеводу своего Ивана Войтишича с торками; свой полк отправил под начальством сына Изяслава к Лагожску а другого сына, Ростислава, с смольнянами - на Друцк. В Полоцке сидел в это время тот самый Давыд Всеславич, которого прежде мы видели в союзе с Ярославичами против Глеба минского; за сыном его Брячиславом, княжившим, как видно, в Изяславле, была дочь Мстислава киевского. Минск, по всем вероятностям, отошел к Ярославичам еще при Мономахе, который отвел в неволю князя его Глеба; иначе Мстислав не направил бы войско свое мимо Минска на города дальнейшие; быть может, Всеславичи не могли забыть потери Минска, и это было главным поводом к войне. Мстислав всем отправленным князьям назначил сроком один день, в который они должны были напасть на указанные места. Но Изяслав Мстиславич опередил один всю братию и приблизился к Лагожску; зять его Брячислав, князь изяславский, вел в это время лагожскую дружину на помощь отцу своему Давыду, но, узнав на середине пути, что Изяслав у города, так перепугался, что не знал, что делать, куда идти, и пошел прямо в руки к шурину, к которому привел и Лагожскую дружину; лагожане, видя своих в руках у Изяслава, сдались ему; пробыв здесь два дня, Изяслав отправился к дядьям своим Вячеславу и Андрею, которые осаждали Изяславль. Жители этого города, видя, что князь их и лагожане взяты Изяславом и не терпят никакой беды, объявили Вячеславу, что сдадутся, если он поклянется не давать их на щит (на разграбление) воинам. Вячеслав согласился, и вечером Врагислав, тысяцкий князя Андрея, и Иванко, тысяцкий Вячеславов, послали в город своих отроков, но когда на рассвете остальные ратники узнали об этом, то бросились все в город и начали грабить: едва князья с своими дружинами успели уберечь имение дочери великого князя Мстислава, жены Брячиславовой, и то должны были биться с своими. Между тем с другой стороны шел к Полоцку старший сын Мстислава, Всеволод, князь новгородский; тогда полочане выгнали от себя Давыда с сыновьями, взяли брата его Рогволода и послали просить Мстислава, чтоб он утвердил его у них князем; Мстислав согласился. Недаром, однако, современники не умели объяснить себе этой наследственной и непримиримой вражды полоцких князей к потомству Ярослава и прибегали к помощи предания о Рогволоде и Рогнеде: как при Мономахе, так и теперь при сыне его дело могло кончиться только изгнанием Изяславичей из волостей их. Во время половецкого нашествия в 1129 году Мстислав, собирая князей, послал звать и полоцких на помощь против варваров; Рогволода, приятного Ярославичам, как видно, не было уже в это время в живых, и старшинство по-прежнему держал Давыд, который с братьями и племянниками дал дерзкий, насмешливый ответ на зов Мстислава. Половецкая война помешала великому князю немедленно наказать Всеславича; но когда половцы были прогнаны, то он вспомнил обиду и послал за кривскими князьями, как продолжали еще называть полоцких владельцев; Давыда, Ростислава и Святослава Всеславичей вместе с племянниками их Рогволодовичами посадили в три лодки и заточили в Царьград: без всякого сомнения, полочане выдали князей своих, не желая подвергать страны своей опустошениям. По городам полоцким, говорил летописец, Мстислав посажал своих посадников, но после мы видим там сына его Изяслава, переведенного из Курска.

      Из внешних событий по-прежнему записана в летописи борьба с половцами и другими соседними варварами. Половцы обрадовались смерти Мономаховой и немедленно явились в пределах Переяславского княжества. Мы видели, что русские князья во время счастливых походов своих в степи взяли у половцев часть подвластных им торков и печенегов; видели, что эти варвары после сами убежали от половцев в русские пределы и были поселены здесь. Разумеется, половцам хотелось возвратить их назад, и вот летописец говорит, что они именно являлись для того, чтобы перехватить русских торков. Но в Переяславле сидел Ярополк, достойный по храбрости сын Мономаха, привыкший под отцовским стягом громить варваров в степях их: узнавши о нападении и намерении половцев, Ярополк велел вогнать торков и все остальное народонаселение в города; половцы приехали, но ничего не могли сделать и, узнав, что Ярополк в Переяславле, пошли воевать Посулье (места по реке Суле). Ярополк, благоверного князя корень и благоверная отрасль, по выражению летописца, не дожидаясь помощи от братьев, с одними переяславцами пошел вслед за половцами, настиг их на правом берегу реки Удая, призвал имя божие и отца своего, ударил на поганых и одержал победу: помог ему бог и молитвы отца его, продолжает летописец. После этого нападения половцев мы встретили известие об них при описании черниговских и потом полоцких происшествий. Мстислав не забыл той борьбы, которую вел он, сидя на столе новгородском, именно борьбы с чудью, и в 1130 году послал на нее сыновей своих - Всеволода, Изяслава и Ростислава; летописец говорит подробно, в чем состоял поход: самих врагов перебили, хоромы пожгли, жен и детей привели домой. Но не так был счастлив чудский поход одного Всеволода новгородского в следующем году: сотворилась пакость великая, говорит летописец, перебили много добрых мужей новгородских в Клину: Клин - это русский перевод эстонского слова Waija, или Wagja, как называлась часть нынешнего Дерптского уезда в XIII веке. Что половцы были для Юго-Восточной Руси, то литва была для Западной, преимущественно для княжества Полоцкого. Присоединивши к волостям своего рода и это княжество, Мстислав должен был вступить в борьбу с его врагами; вот почему в последний год его княжения летописец упоминает о походе на Литву: Мстислав ходил с сыновьями своими, с Ольговичами и зятем Всеволодом городенским. Поход был удачен; Литву ожгли по обыкновению, но на возвратном пути киевские полки пошли отдельно от княжеской дружины; литовцы настигли их и побили много народу.

      В 1132 году умер Мстислав; его княжение, бывшее совершенным подобием отцовского, утвердило в народе веру в достоинство племени Мономахова. Этот Мстислав Великий, говорит летописец, наследовал пот отца своего, Владимира Мономаха Великого. Владимир сам собою постоял на Дону и много пота утер за землю Русскую, а Мстислав мужей своих послал, загнал половцев за Дон, за Волгу и за Яик; и так избавил бог Русскую землю от поганых. Здесь также видим выражение главного современного интереса - борьбы с степными варварами. Народ мог надеяться, что долго будет спокоен от их нашествий, потому что Мстиславу наследовал по всем правам брат его Ярополк, благоверная отрасль, который был известен своею храбростию, своими счастливыми походами в степи. У Ярополка не было соперников: он был единственный князь, который мог сесть на старший стол по отчине и дедине; он крепко сидел в Киеве и потому еще, что люди киевские послали за ним. Но их надежды на Ярополка не сбылись: спокойствие Руси кончилось смертию Мстислава; с начала княжения Ярополкова начались усобицы, усобицы в самой семье знаменитого князя братолюбца; Святославичи воспользовались ими, и киевляне должны были терпеть на своем столе князя недоброго племени. Усобица, начавшаяся по смерти Мстислава Великого, носит характер, отличный от прежних усобиц. Прежние усобицы проистекали главным образом от изгойства, оттого, что осиротелые при жизни дедов или старших дядей князья исключались не только из старшинства, не только не получали отцовских волостей, но даже часто и никаких. Этим исключением из старшинства лучше всяких поэтических преданий объясняется непримиримая вражда полоцких Изяславичей к потомкам Ярослава, объясняются движения Ростислава Владимировича, судьба и поведение сыновей его: борьбы с изгоями на востоке и на западе, с Вячеславичем, Игоревичами, Святославичами наполняют время княжения Изяславова, Всеволодова, Святополкова. Все эти борьбы благодаря последним распоряжениям князей-родичей на съездах прекратились; но теперь начинается новая борьба, борьба племянников, сыновей от старшего брата с младшими дядьми. Мы видели первый пример этой борьбы в Чернигове, где сын Олегов, Всеволод, согнал дядю своего Ярослава с старшего стола. Мстислав допустил такое нарушение права дядей, хотя раскаивался в этом во всю жизнь; по смерти его одно опасение подобного явления произвело сильную усобицу в собственном племени его.

      Мстислав оставил княжение брату своему Ярополку, говорит летописец, ему же передал и детей своих с богом на руки: Ярополк был бездетен и тем удобнее мог заботиться о порученных ему сыновьях старшего брата, Мстислав при жизни своей уговорился с братом, чтоб тот немедленно по принятии старшего стола перевел на свое место в Переяславль старшего племянника, Всеволода Мстиславича из Новгорода; старшие Мономаховичи, как видно из слов летописца, выставляли основанием такого распоряжения волю отца своего, а об этой воле заключали они из того, что Мономах дал им Переяславль обоим вместе; но при тогдашних понятиях это еще не значило, чтоб они имели право оставить этот город в наследство сыновьям своим мимо других братьев. Переяславль был стольным городом Всеволода и Мономаха и по выделении Чернигова в особую, непременную волость Святославичей считался старшим столом после Киева для Мономахова племени: с переяславского стола Мономах, Мстислав и Ярополк перешли на киевский. Точно ли хотели старшие Мономаховичи переводом Всеволода в Переяславль дать ему преимущество перед дядьми, возможность наследовать Ярополку в Киеве, для чего, кроме занятия старшего переяславского стола, нужно было познакомить, сблизить его с южным народонаселением, которого голос был так важен, решителен в то время, - на это историк не имеет права отвечать утвердительно. Как бы то ни было, младшие Мономаховичи по крайней мере видели в переводе племянника на переяславский стол шаг к старшинству мимо их, особенно когда перед глазами был пример Ярослава Святославича черниговского, согнанного с старшего стола племянником при видимом потворстве старших Мономаховичей - Мстислава и Ярополка. Вступились в дело младшие Мономаховичи, Юрий ростовский и Андрей волынский, потому что старший по Ярополке брат их, Вячеслав туровский, был неспособен действовать впереди других по бесхарактерности и недалекости умственной. По словам летописца, Юрий и Андрей прямо сказали: «Брат Ярополк хочет по смерти своей дать Киев Всеволоду, племяннику своему», и спешили предупредить последнего; утром въехал Всеволод в Переяславль и до обеда еще был выгнан дядею Юрием, который, однако, сидел в Переяславле не более восьми дней, потому что Ярополк, помня клятвенный уговор свой с покойным братом, вывел Юрия из Переяславля и посадил здесь другого Мстиславича, Изяслава, княжившего в Полоцке, давши ему клятву поддержать его на новом столе, вероятно, Всеволод уже не хотел в другой раз менять верную волость на неверную. В Полоцке вместо Изяслава остался третий Мстиславич - Святополк; но полочане, не любившие, подобно новгородцам, когда князь покидал их волость для другой, сказали: «А! Изяслав бросает нас!» - выгнали брата его Святополка и взяли себе одного из прежних своих князей, Василька Святославича, внука Всеславова, неизвестно каким образом оставшегося на Руси или возвратившегося из заточения. Тогда Ярополк, видя, что Полоцкое княжество, оставленное храбрым Изяславом, умевшим везде приобресть народную любовь, отходит от Мономахова рода, уладился с братьями: перевел Изяслава неволею опять в Минск, единственную волость, оставшуюся у Мономаховичей от Полоцкого княжества; потом, чтоб утешить его, придал ему еще Туров и Пинск, дал ему много даров богатых; а Вячеслава из Турова перевел в Переяславль.

      Таким образом, младшие Мономаховичи были удовлетворены: Переяславль перешел по порядку к самому старшему брату по Ярополке, законному его преемнику и в Киеве. Но спокойствие в семье Мономаха и на Руси было скоро нарушено Вячеславом: нашел ли он или, лучше сказать, бояре его Переяславскую волость невыгодною для себя, стало ли страшно ему сидеть на Украйне, подле торков и половцев, - только он покинул новую волость; на первый раз, однако, дошедши до Днепра возвратился назад; говорят, будто Ярополк послал сказать ему: «Что ты все скитаешься, не посидишь на одном месте, точно половчин?» Но Вячеслав не послушался старшего брата: бросил Переяславль в другой раз, пошел в Туров, выгнал отсюда Изяслава и сел на его место. Тогда Ярополк должен был решиться на новый ряд: он склонился на просьбу Юрия ростовского и дал ему Переяславль, с тем, однако, чтобы тот уступил ему свою прежнюю волость; Юрий согласился уступить Ростовскую область, но не всю; вероятно, он оставлял себе на всякий случай убежище на севере; вероятно также, что Ярополк для того брал Ростовскую землю у Юрия, чтоб отдать ее Изяславу. Этою сделкою он мог надеяться успокоить братьев, поместя их всех около себя на Руси и отдав племянникам как младшим отдаленную северную область. Но он уже не был более в состоянии исполнить свое намерение: вражда между дядьми и племянниками разгорелась; Изяслав, дважды изгнанный, решился не дожидаться более никаких новых сделок между дядьми, а отдать дело, по тогдашним понятиям, на суд божий, т. е. покончить его оружием. Он ушел в Новгород к брату Всеволоду и уговорил его идти с новгородцами на область Юрия. Тогда-то Святославичи увидели, что пришла их пора: они заключили союз с недовольными Мстиславичами (сами предложили им его или приняли от них предложение - из дошедших до нас летописей неизвестно), послали за половцами и начали вооружаться против Мономаховичей: «Вы первые начали нас губить», говорили они им. Тогда народ увидал, что прошло счастливое время Мономаха и Мстислава; встала опять усобица; черниговские по отцовскому обычаю привели половцев на Русскую землю, и, что всего хуже, с ними пришли сыновья Мстислава Великого - Изяслав с братом Святополком. Ярополк с братьями - Юрием и Андреем выступил против Всеволода Ольговича, переправился через Днепр, взял села около Чернигова. Всеволод не вышел против них биться, потому что половцы еще не пришли к нему; Ярополк, постояв несколько дней у Чернигова, возвратился в Киев и распустил войско, не уладившись с Всеволодом; вероятно, он думал, что довольно напугать его. Но вышло иначе: когда ко Всеволоду пришли с юга половцы, а с севера Мстиславичи, то он вошел с ними в Переяславскую волость, начал воевать села и города, бить людей, дошел до Киева, зажег Городец. Половцы опустошили все на восточном берегу Днепра, перебив и перехватав народ, который не мог перевезтись на другой, киевский берег, потому что Днепр покрыт был пловучими льдами; взяли и скота бесчисленное множество; Ярополку по причине тех же льдов нельзя было перевезтись на ту сторону и прогнать их. Три дня стоял Всеволод за Городцом в бору, потом пошел в Чернигов, откуда начал пересылаться с Мономаховичами, и заключил мир; гораздо вероятнее, впрочем, то известие, по которому заключено было только перемирие до общего съезда, потому что немедленно за этим летописец начинает говорить о требованиях Ольговичей, чтоб Ярополк возвратил им то, что их отец держал при его отце: «Что наш отец держал при вашем отце, того и мы хотим; если же не дадите, то не жалейте после; если что случится, вы будете виноваты, на вас будет кровь». Без сомнения, Ольговичи просили города Курска и всего Посемья, взятых у них Мономаховичами тотчас после изгнания Ярослава Всеволодом. В ответ на это требование Ярополк собрал войско киевское, а Юрий - переяславское, и 50 дней стояли у Киева; потом помирились со Всеволодом и отдали Переяславль младшему брату своему Андрею Владимировичу, а прежнюю его волость, Владимир-Волынский, - племяннику Изяславу Мстиславичу. По всему видно, впрочем, что это распоряжение было не следствием, но причиною мира с Ольговичами: дядья, чтоб отвлечь племянников от Святославичей, отнять у последних предлог к войне и правду в глазах народа, удовлетворили Изяслава, отдавши ему Волынь; Юрий ростовский, видя, вероятно, как спорны русские столы и как незавидна Переяславская волость, беспрестанно подвергавшаяся нападениям Ольговичей и половцев, не хотел более менять на нее своей северной, верной волости; занятие же Переяславля младшим братом не могло быть для него опасно: никогда младший брат не восставал против прав старшего, тогда как был пример, что племянник от старшего брата восставал против младшего дяди (1134 год).

      Что Ольговичи принуждены были мириться поневоле, будучи оставлены Мстиславичами, доказательством служит их нападение на Переяславскую область в следующем, 1135 году. Всеволод со всею братьею пришел к Переяславлю, стоял под городом три дня, бился у ворот; но, узнавши, что Ярополк идет на помощь к брату, отступил к верховью реки Супоя и там дождался киевского князя. Мы заметили уже, что Ярополк был в отца отвагою: завидя врага, не мог удержаться и ждать, пока подойдут другие полки на помощь, но бросался на него с одною своею дружиною; мы видели, что такая удаль сошла для него благополучно, принесла даже большую славу в битве с половцами при начале Мстиславова княжения. Точно так же вздумал он поступить и теперь: не дождавшись киевских полков, с одною своею дружиною и с братьею, даже не выстроившись хорошенько, ударил на Ольговичей, думая: «Где им устоять против нашей силы!» Сначала бились крепко с обеих сторон, но скоро побежали Всеволодовы половцы, и лучшая дружина Мономаховичей с тысяцким киевским погналась за ними, оставя князей своих биться с Ольговичами на месте. После злой сечи Мономаховичи должны были уступить черниговским поле битвы, и когда тысяцкий с боярами, поразивши половцев, приехали назад, то уже не застали князей своих и попались в руки победителям Ольговичам, обманутые Ярополковым стягом, который держали последние. Кроме лучших мужей своих, взятых в плен, Ярополк потерял в числе убитых племянника Василька Леоновича, греческого царевича, внука Мономахова по дочери. Возвратясь за Днепр, киевский князь начал набирать новое войско, а Всеволод перешел Десну и стал против Вышгорода; но, постоявши 7 дней у Днепра, не решился переправиться, пошел в Чернигов, откуда стал пересылаться с киевским князем о мире, без всякого, однако, успеха. Это было в конце лета; зимою Ольговичи с половцами перешли Днепр и начали опустошать всю Киевскую область, доходили до самого Киева, стрелялись через Лыбедь; из городов, впрочем, удалось им взять только два, да и те пустые: мы видели уже обычай украинских жителей покидать свои города при нашествии неприятелей, Ярополк, по словам летописца, собрал множество войска изо всех земель, но не вышел против врагов, не начал кровопролития; он побоялся суда божия, смирился пред Ольговичами, хулу и укор принял на себя от братьи своей и от всех, исполняя заповедь: любите враги ваша; он заключил с Ольговичами мир, отдал им то, чего прежде просили, т. е. отчину их, города по Сейму. Трудно решить, что собственно заставило Ярополка склониться на уступку: был ли он из числа тех людей, на которых неудача после продолжительных успехов сильно действует, или в самом деле духовенство и преимущественно митрополит Михаил постарались прекратить войну, столь гибельную для края, и Ярополк действительно заслужил похвалы летописца за христианский подвиг смирения для блага народа, быть может, то и другое вместе; не забудем также, что успех битвы не мог быть верен: мы знаем, что Всеволод Ольгович вовсе не отличался безрасчетною отвагою, уступал, когда видел превосходство сил на стороне противника, и если теперь не уступил, то это значило, что силы Ярополка вовсе не были так велики, как выставляет их летописец, по крайней мере сравнительно с силами Ольговичей (1135 г.).

      Мир не мог быть продолжителен: главная причина вражды Ольговичей к Мономаховичам - исключение из старшинства - существовала во всей силе и при этом еще Черниговские испытали возможность успешной войны с Мономаховичами, особенно при разделении последних. Изгнание брата Всеволодова, Святослава, из Новгорода было поводом к новой войне в 1138 году. Ольговичи опять призвали половцев и начали воевать Переяславскую волость по реке Суле; Андрей Владимирович не мог им сопротивляться и, не видя помощи от братьев, хотел уже бежать из Переяславля. Но Ольговичи, узнав, что Андрею нет помощи от братьев, успокоили его льстивыми словами, по выражению летописца: из этого известия имеем право заключить, что Ольговичи хотели поссорить Андрея с братьями и привлечь на свою сторону, показывая ему, как мало заботятся об нем братья. Весть о задержке Святослава Ольговича в Смоленске, на дороге его из Новгорода, еще более усилила войну; брат его Всеволод призвал множество половцев, взял Прилук и собирался уже старым путем к Киеву, как узнал об огромных приготовлениях Мономаховичей и поспешил отступить в свою волость, к Чернигову. Ярополк созвал братьев и племянников, собрал, кроме киевлян и переяславцев, также рать из верхних земель, суздальцев, ростовцев, полочан и смольнян; Ростиславичи галицкие и король венгерский прислали ему также помощь, наконец, присоединились к нему многочисленные толпы пограничных варваров, берендеев; с такими силами Ярополк уже не стал дожидаться Ольговича в Киевской волости, но отправился к нему в Черниговскую; Всеволод испугался и хотел было уже бежать к половцам, как черниговцы остановили его: «Ты хочешь бежать к половцам, говорили они, а волость свою погубить, но к чему же ты тогда после воротишься? Лучше отложи свое высокоумье и проси мира; мы знаем Ярополково милосердие: он не радуется кровопролитию, бога ради он помирится, он соблюдает Русскую землю». Всеволод послушался и стал просить мира у Ярополка; тот, по выражению летописца, будучи добр, милостив нравом, богобоязлив, подобно отцу своему, поразмыслил о всем хорошенько и не захотел кровопролития, а заключил мир у Моравока, на правом берегу Десны. Потом заключен был новый договор между ним и Ольговичами, неизвестно на каких условиях (1136 - 1139).

      Так кончились усобицы на юге при старшинстве Ярополковом; но эти усобицы сильно отозвались также на севере, в Новгороде Великом. Мы видели, как при Святополке новгородцы настояли на том, чтобы князем у них оставался выросший в Новгороде Мстислав Владимирович. Однако они недолго жили с этим любимым князем: Мономах в 1116 году вызвал его на юг, и в Новгороде остался сын его Всеволод. Молодость князя и смерть двух посадников, случившаяся почти в один год, как видно, подали повод к смятениям в городе: некоторые бояре и сотский Ставр ограбили каких-то двух граждан; неизвестно, впрочем, какого рода был этот грабеж, потому что иногда грабеж происходил вследствие судного приговора, и потому трудно решить, виновны ли были Ставр и бояре в насилии или только в несправедливости. Как бы то ни было, Мономах и Мстислав вызвали всех бояр новгородских в Киев: товарищи Ставра были заточены, другие отпущены назад в Новгород, после того как дали клятву, вероятно, в том, что вперед не будет подобных происшествий. Кем был избран в то время посадник Константин Моисеевич, неизвестно: вероятно, киевским князем, если обратим внимание на обстоятельства. На следующий год он умер, и на его место пришел посадничать из Киева Борис, разумеется, присланный Мономахом. По смерти последнего в Киеве посадили сына его Мстислава, а в Новгороде - внука Всеволода; относительно обоих в летописи употребляется одинаковое выражение: посадиша в смысле: граждане хотели, просили, призвали. Новгородцы посадили у себя Всеволода вторично, потому что по вступлении своем на старший стол Мстислав мог перевести его куда-нибудь поближе к себе в Русь по примеру отцовскому; как видно, в это время новгородцы взяли со Всеволода клятву не разлучаться с ними. На следующий год Всеволод ходил к отцу в Киев, но пришел опять в Новгород на стол; в тот же год дали посадничество Мирославу Гюрятиничу, причем летописец не упоминает о смерти прежнего посадника Бориса; к кому относится выражение: въдаша посадничество - к князьям ли Мстиславу и Всеволоду или к гражданам, решить трудно. Через год, не упоминая о смерти Мирослава, летопись говорит о назначении ему преемника Давыда Дмитриевича, шурина великого князя Мстислава и сына прежде бывшего посадника. Этот посадник умер в том же 1128 году, и на его место в 1129 г. пришел из Киева Даниил; но в 1130 г. опять летопись упоминает о назначении нового посадника Петрилы с выражением даша и в то же время говорит о походе Всеволода на чудь, и о поездке его в Киев к отцу; имела ли связь смена посадника с этими событиями, решить трудно. Так было при старшинстве Мстислава. Тотчас по смерти его начались смуты. Всеволод, несмотря на клятву не разлучаться с новгородцами, прельстился столом переяславским и уехал в Русь, не оставивши, как видно, князя в Новгороде. Мы уже видели раз, как новгородцы обижались, когда князья меняли их город на другой; кроме того, что перемена князя нарушала наряд в городе, новгородцев должно было оскорблять и то, что князь, отдавая преимущество какому-нибудь Турову или Переяславлю, тем самым унижал значение стола Рюрикова, ибо и между самими князьями, как увидим, не исчезала память, что Новгород был старейшим столом в Русской земле. Легко понять теперь, что когда Всеволод, прогнанный Юрием из Переяславля, явился назад в Новгород, то нашел здесь сильное волнение - встань великую в людях, по выражению летописца; пришли псковичи и ладожане в Новгород, и Всеволод должен был выехать из него; потом, однако, граждане скоро одумались и возвратили его назад. Можно, впрочем, с вероятностию полагать, что Всеволод был принят не так уже, как прежде, что здесь положено начало условиям или рядам новгородцев с князьями; вероятно, также с этого времени и посадник переменяет свой характер чиновника княжеского на характер чиновника народного, от веча избираемого, хотя и не без участия князя; в это время по крайней мере избрали посадников для пригородов - Мирослава для Пскова и Рагуила для Ладоги; это известие может навести на мысль, что псковичи и ладожане затем и приходили в Новгород, чтоб требовать назначения себе новых посадников. Есть также прямое известие, что с этих пор Всеволод не имел надлежащего значения в Новгороде, не мог заставить его жителей выслать в Киев обычную печерскую дань, за которою великой князь Ярополк должен был послать другого племянника Изяслава: последнему удалось взять дань.

      Между тем дела на юге запутывались все более и более. В 1134 году явился в Новгород Изяслав Мстиславич, с тем чтобы уговаривать брата и граждан идти войною на дядю Юрия, добыть для Мстиславичей хотя Ростовскую волость, если им нет части в Русской земле. Начали толковать о суздальской войне новгородцы и убили мужей своих, свергнули их с моста, говорит летописец. Из этих слов видно, что после предложения, сделанного Всеволодом о суздальском походе, вече было самое бурное: одни хотели защищать Мстиславичей, достать им волость, другие нет; большинство оказалось на стороне первых, положено идти в поход, а несогласное меньшинство отведало Волхова. Мстиславичи с посадником Петрилою отправились на войну, но едва достигли они до реки Дуны, как несогласия городского веча повторились в полках: противники похода против дядей в пользу племянников, против сына Мономахова в пользу внуков его опять подняли голос и на этот раз пересилили, заставили князя возвратиться и тут же, отняв посадничество у Петрила, как видно, желавшего войны, отдали его Ивану Павловичу. Так посадники уже начали сменяться вследствие перевеса той или другой враждебной стороны; видно также, что к противникам войны принадлежали люди, вообще не расположенные ко Всеволоду, не хотевшие принять его по возвращении из Переяславля. Но в Новгороде ждало их поражение: здесь противники их опять пересилили, и опять Всеволод со всею Новгородскою областью пошел на Ростовскую землю в жестокие морозы и мятели, несмотря на увещания митрополита Михаила, который пришел тогда в Новгород: «Не ходите, грозил им митрополит, меня бог послушает»; новгородцы задержали его и отправились: на Ждановой горе встретились они с ростовскими полками и потерпели поражение, потеряли храброго посадника своего Ивана, также Петрилу Николаича, быть может, его предшественника, и много других добрых мужей, а суздальцев пало больше, прибавляет новгородский летописец; но ростовский говорит, что его земляки победили новгородцев, побили их множество и возвратились с победою великою. Новгородцы, возвратись домой, выпустили митрополита и выбрали посадником старого Мирослова Гюрятинича.

      Испытав вредные для себя следствия княжеских усобиц, новгородцы в 1135 году отправили посадника своего Мирослава в Русь мирить Мономаховичей с Ольговичами; но он возвратился, не сделав ничего, потому что сильно взмялась вся Земля русская, по выражению летописца. Князья не помирились при посредничестве новгородцев, но каждый стал переманивать их на свою сторону, давать им, следовательно, право выбора. Новгородцы не замедлят воспользоваться этим правом, но кого же выберут они? Кому бог поможет, на чьей стороне останется победа? Бог помог Ольговичам при Супое, и противники Мономаховича Всеволода воспользовались этим, чтоб восстать против него. В 1136 году новгородцы призвали псковичей и ладожан и стали думать, как бы выгнать князя своего Всеволода; подумавши, посадили его в епископском дворе с женою, детьми и тещею, приставили сторожей стеречь его день и ночь с оружием, по 30 человек на день, и не выпускали до тех пор, пока приехал новый князь, Святослав Ольгович из Чернигова. Вины Всеволода так означены в летописи: 1) не блюдет смердов; 2) зачем хотел сесть в Переяславле? 3) в битве при Ждановой горе прежде всех побежал из полку; 4) вмешивает Новгород в усобицы: сперва велел приступить к Ольговичам, а теперь велит отступить. Но изгнание сына Мстиславова и принятие Ольговича не могли пройти спокойно в Новгороде, потому что оставалась сильная сторона, приверженная к Мстиславичам: Новгород разодрался, как разодралась Русская земля, по выражению летописца. В год прибытия Святослава Ольговича (1136) уже встречаем известие о смуте: какого-то Юрия Жирославича, вероятно, приверженца Всеволодова, сбросили с моста. Но у Мстиславича оставалось много других приверженцев; они решились умертвить Святослава, стреляли в него, но без успеха. Тогда несколько добрых мужей и в том числе посадник Константин (избранный на место Мирослава Гюрятинича, умершего в 1135 году) побежали ко Всеволоду в Вышгород, где приютил его дядя Ярополк; вместо Константина избрали посадником Якуна Мирославича, вероятно, сына прежнего посадника Мирослава Гюрятинича. Новгородские беглецы сказали Всеволоду, что у него много приятелей в Новгороде и Пскове, которые ждут только его появления: «Ступай, князь, хотят тебя опять». Всеволод отправился с братом Святополком и точно был принят в Пскове; когда он ехал мимо Полоцка, то Василько, тамошний князь, сам вышел к нему навстречу и проводил с честию, ради заповеди божией забыв все зло, которое сделал отец Всеволодов Мстислав всему роду их; Всеволод был в его руках теперь, но он и не подумал мстить ему за отцовское зло; оба целовали друг другу крест не поминать прошлого. Когда в Новгороде узнали, что Всеволод во Пскове, хочет сесть и у них, то встал сильный мятеж; большинство не захотело Мстиславича, приятели его принуждены были бежать к нему во Псков; большинство разграбило их домы, стали искать между оставшимися боярами, нет ли между ними приятелей Всеволодовых, с заподозренных взяли полторы тысячи гривен и дали эти деньги купцам на сборы к войне; между виноватыми пострадали и невинные. Можно заметить, что к стороне Всеволодовой преимущественно принадлежали бояре, между которыми искали и находили его приятелей; а к противникам его преимущественно принадлежали простые люди, что видно также из главного обвинения: не блюдет смердов. Святослав Ольгович собрал всю землю Новгородскую, призвал на помощь брата Глеба с жителями города Курска и с половцами и пошел выгонять Всеволода изо Пскова, но псковичи с первого раза уже показали стойкость, какою отличались после, тем более что выгодно было для них получить особого князя и освободиться таким образом от влияния старшого города; они не покорились новгородцам, не выгнали от себя Всеволода, но приняли меры предосторожности на случай нападения, сделали повсюду засеки. Святослав и новгородцы увидали, что война будет трудная, успех неверный, и потому возвратились с дороги, говоря: «Не хотим проливать крови братьев своих; пусть бог все управит своим промыслом». Всеволод умер в том же 1137 году; псковичи взяли на его место брата его Святополка, а между тем новгородцы испытывали большие неприятности: Мономаховичи и союзники их сердились на них за то, что они держали у себя Ольговича, и потому прекратили с ними торговлю; не было мира ни с Суздалем, ни с Смоленском, ни с Киевом, ни с Полоцком; от прекращения подвозов сделалась дороговизна в съестных припасах. Но и здесь враждебное разделение, происшедшее в княжеском роде, помогло Новгороду выйти из затруднительного положения. Мы видели, что причиною торжества Ольговичей было разделение в самой семье Мономаха, раздвоение между старшими племянниками и младшими дядьми; пользуясь этим раздвоением, Ольговичи будут иметь случай давать силу своим утраченным правам, получать старшинство и Киев. Это тройное разделение потомства Ярослава очень важно относительно новгородской истории: с одной стороны, частая смена великих князей из трех враждебных линий заставляла новгородцев, признававших зависимость свою всегда от старшего Ярославича, сообразоваться с этою сменою и также переменять своих князей, что усиливало внутренние волнения, производимые приверженцами изгоняемых князей и врагами их; с Другой стороны, давала Новгороду возможность выбора из трех линий, что необходимо усиливало произвол веча и вместе с тем увеличивало его значение, его требования, давало новгородцам вид народа вольного. Так Новгород, сообразуясь с переменою, последовавшею на юге в пользу Ольговичей, сменяет Мономаховича; будучи приведен этою сменою в затруднительное положение, он находит средство выйти из него без вреда себе и унижения: он может примириться с Мономаховичами, не имея нужды принимать опять Мстиславича; он может отдаться в покровительство Юрия ростовского, взять себе в князья его сына; Юрий защитит его от Ольговичей, как ближайший сосед, и примирит с Мономаховичами, избавив от унижения принять Святополка, т. е. признать торжество псковичей; наконец, призвание Юрьевича примиряло в Новгороде все стороны; для приверженцев племени Мономахова он был внук его, для врагов Всеволода он не был Мстиславичем; расчет был верен, и Ростислав Юрьевич призван на стол новгородский, а Святославу Ольговичу указан путь из Новгорода.

      Усобицы заняли все внимание князей в княжение Ярополково, и не было походов на врагов внешних: половцы опомнились от ударов, нанесенных им при Мономахе и Мстиславе, и опять получили возможность пустошить Русскую землю; в 1138 году они опустошили Курскую волость; союзные отряды их являлись даже в области Новгородской. Чудь также воспользовалась смутами, возникшими в Новгороде, и не только перестала платить дань, но, собравшись, овладела Юрьевым и перебила тамошних жителей. В 1133 году Всеволод по вторичном утверждении в Новгороде предпринимал поход на чудь и отнял у ней опять Юрьев.

      В 1139 году умер Ярополк. В летописи замечаем сильную привязанность к этому князю, который напоминал народу отца своего мужеством, славою удачных походов на половцев и, как видно, нравственными качествами. Мы видели, что излишняя отвага, самонадеянность были гибельны при Супое для Ярополка и всего его племени; мы видели также, что несчастный уговор его с старшим братом был причиною усобиц, раздиравших Русскую землю во все время его старшинства; но прежде, нежели станем обвинять Ярополка в недостатке уменья или твердости, вспомним о неопределенности родовых отношений, о слабой подчиненности младших членов рода старшему, особенно когда старший был не отец и даже не дядя, но брат, и то не самый уже старший; младшие братья и племянники считали себя в полном праве вооруженною рукою противиться распоряжениям старшего, если им казалось, что эти распоряжения клонятся к их невыгоде; мы видели всю затруднительность положения Ярополкова: что ему было делать с странным Вячеславом, который двигался из одной волости в другую, и стал, по летописи, главным виновником усобицы? В народе видели это несчастное положение великого князя, его благонамеренность и потому не утратили прежней любви к благоверной отрасли знаменитого Мономаха.

      По смерти Ярополка преемником его на старшем столе был по всем правам брат его Вячеслав, который вступил в Киев беспрепятственно. Но как скоро Всеволод Ольгович узнал о смерти Ярополка и что в Киеве на его месте сидит Вячеслав, то немедленно собрал небольшую дружину и с братьями, родным Святославом и двоюродным Владимиром Давидовичем, явился на западной стороне Днепра и занял Вышгород; отсюда, выстроив полки, пошел к Киеву, стал в Копыреве конце и начал зажигать дворы в этой части города, пославши сказать Вячеславу: «Иди добром из Киева». Вячеслав отправил к нему митрополита с таким ответом: «Я, брат, пришел сюда на место братьев своих, Мстислава и Ярополка, по завещанию наших отцов; если же ты, брат, захотел этого стола, оставя свою отчину, то, пожалуй, я буду меньше тебя, пойду в прежнюю свою волость, а Киев тебе», и Всеволод вошел в Киев с честию и славою великою, говорит летописец. Таким образом Ольговичу, мимо старого, отцовского обычая, удалось овладеть старшим столом. Какие же были причины такого странного явления? Каким образом Мономаховичи позволили Святославову внуку занять Киев не по отчине? В это время племя Мономахово было в самом затруднительном положении, именно было без главы, и вражда шла между его членами. Старшим в этом племени оставался Вячеслав; но мы видели его характер, делавший его неспособным блюсти выгоды рода, поддерживать в нем единство, наряд. Деятельнее, способнее его был следующий брат, Юрий ростовский, но, как младший, он не мог действовать от своего имени, мимо Вячеслава; притом его мало знали на юге, а это было очень важно относительно народонаселения; да и когда узнали его, то нашли, что он мало похож на отца своего и двух старших братьев. Добрым князем слыл последний Мономахович - Андрей, но, как самый младший, он также не мог действовать в челе племени. Князь, который по своим личным доблестям один мог быть представителем Мономахова племени для народа, - это был Изяслав Мстиславич владимиро-волынский, теперь старший сын старшего из Мономаховичей: необыкновенно храбрый, щедрый к дружине, приветливый к народу, Изяслав был образцом князя, по тогдашним понятиям, напоминал народу своего знаменитого деда и был потому в его глазах единственною отраслию доброго племени. Но мы видели, как Изяслав был поставлен во враждебные отношения к старшим членам рода, к дядьям своим, от которых не мог ждать ничего хорошего ни для себя, ни для детей своих. Находясь, с одной стороны, во вражде с родными дядьми, с другой - Изяслав был в близком свойстве со Всеволодом Ольговичем, который был женат на старшей его сестре, и, по тогдашним понятиям, как старший зять, заступал место старшего брата и отца. Всеволод видел, что только вражда между членами Мономахова племени могла доставить ему старшинство, и потому спешил привлечь на свою сторону самого доблестного из них, Изяслава, что ему было легко сделать по близкому свойству и по прежним связям: он мог хвалиться пред Изяславом, что только благодаря ему тот мог помириться с дядьми и получить от них хорошую волость. По некоторым известиям, Всеволод послал сказать Изяславу: «После отца твоего Киев принадлежит тебе (это мог сказать Всеволод, выгнавший дядю); но дядья твои не дадут тебе в нем сесть; сам знаешь, что и прежде вас отовсюду выгоняли, и если б не я, то никакой волости вам бы не досталось, поэтому теперь я хочу Киев взять, а вас буду держать как родных братьев и не только теперь дам вам хорошие волости, но по смерти моей Киев отдам тебе; только вы не соединяйтесь с дядьми своими на меня». Изяслав согласился, и утвердили договор крестным целованием. Этим только известием можно объяснить равнодушие киевлян при занятии Ольговичем их города, тогда как они могли с успехом сопротивляться его малой дружине. Без сомнения, Всеволод явился к Киеву с такими ничтожными силами, зная, что сопротивления не будет. Но, уладивши дело относительно шурьев своих, Мстиславичей, Всеволод должен был улаживаться с собственным племенем, родными и двоюродными братьями - Ольговичами и Давыдовичами. Чтоб иметь себе и в тех и в других помощь при овладении Киевом, Всеволод, по известиям летописи, родному Игорю и двоюродному Владимиру обещал после себя Чернигов, но, севши в Киеве, отдал Чернигов Владимиру Давыдовичу и таким образом перессорил родных братьев с двоюродными. Но по другим, очень вероятным известиям, он обещал, что как скоро овладеет Киевом, то выгонит Мономаховичей из их волостей, которые отдаст родным братьям, а двоюродные останутся в Чернигове; боясь же теперь действовать против Мономаховичей, чтоб не заставить их соединиться против себя, он не мог сдержать обещания родным братьям и рад был, перессорив их с двоюродными, иначе трудно себе представить, чтобы он мог с успехом обмануть братьев, обещая всем одно и то же.

      Несмотря, однако, на все хитрости Всеволода и на то, что он хотел сначала щадить Мономаховичей, только разъединяя их, последние не хотели спокойно уступать ему старшинства. Первый, как следовало ожидать, начал Юрий: он приехал в Смоленск к племяннику Ростиславу Мстиславичу, который был всегда почтителен к дядьям и потому мог быть посредником между ними и братьями своими. Из летописи можно заключить, что переговоры между Мономаховичами сначала шли успешно, потому что когда Всеволод стал делать им мирные предложения, а Изяслава Мстиславича звал к себе в Киев на личное свидание, то Мономаховичи не захотели вступать с ним ни в какие соглашения, продолжали пересылаться между собою, сбираясь идти на него ратью. Тогда Всеволод решился предупредить их, напасть на каждого поодиночке, отнять волости и раздать их братьям по уговору; он надеялся на свою силу, говорит летописец, сам хотел всю землю держать. Пославши двоюродного брата своего, Изяслава Давыдовича, и галицких князей, внуков Ростиславовых, с половцами на Изяслава волынского и дядю его Вячеслава туровского, Всеволод сам с родным братом Святославом пошел к Переяславлю на Андрея. Он хотел посадить здесь Святослава и, ставши на Днепре, послал сказать Андрею: «Ступай в Курск». Согласиться Андрею на это требование, взять незначительную, отдаленную Черниговскую волость и отдать во враждебное племя Переяславль, стол дедовский и отцовский, значило не только унизить себя, но и нанести бесчестье целому племени, целой линии Мономаховой, ОТняв у нее то значение, те преимущества и волости, которые были утверждены за нею Владимиром и двумя старшими его сыновьями; Ольговичи были исключены из старшинства, должны были ограничиться одними черниговскими волостями, вследствие чего все остальные русские волости стали исключительно отчиною Мономаховичей, а теперь Ольговичи насилием, мимо отцовского обычая, хотят отнять у них полученные от отца волости и дать вместо их свои черниговские, худшие! Вспомним, как после члены родов боялись занять какое-нибудь место, которого не занимали их старшие, чтоб не нанести порухи роду, и для нас не удивителен будет ответ Андрея; подумавши с дружиною, он велел сказать Всеволоду: «Лучше мне умереть с дружиною на своей отчине и дедине, чем взять курское княжение; отец мой сидел не в Курске, а в Переяславле, и я хочу на своей отчине умереть; если же тебе, брат, еще мало волостей, мало всей Русской земли, а хочешь взять и эту волость, то убей меня и возьми ее, а живой не пойду из своей волости. Это не в диковину будет нашему роду; так и прежде бывало: разве Святополк не убил Бориса и Глеба за волость? Но сам долго ли пожил? И здесь жизни лишился, да и там вечно мучится». Всеволод не пошел сам к Переяславлю, но послал туда брата Святослава, который встретился на дороге с дружиною Андреевою и был разбит: победители гнались за ними до места Корани, далее Андрей не велел преследовать. На другой день Всеволод помирился с переяславским князем - на каких условиях неизвестно: вероятно, Андрей обещался отстать от союза с своими, признать старшинство Всеволода, а тот - оставить его в Переяславле. Андрей уже поцеловал крест, но Всеволод еще не успел, как в ночь загорелся Переяславль. Всеволод не воспользовался этим несчастием и послал на другой день сказать Андрею: «Видишь, я еще креста не целовал, так, если б хотел сделать тебе зло, мог бы; бог мне давал вас в руки, сами зажгли свой город; что мне было годно, то б я и мог сделать; а теперь ты целовал крест; исполнишь свою клятву - хорошо, не исполнишь - бог тебе будет судья». Помирившись с Андреем, Всеволод пошел назад в Киев.

      Между тем война шла на западе: сначала войско, посланное против Изяслава ко Владимиру, дошедши до реки Горыни, испугалось чего-то и возвратилось назад; потом галицкие князья призвали к себе Изяслава Мстиславича для переговоров, но не могли уладиться: быть может, они хотели воспользоваться затруднительным положением волынского князя и распространить свою волость на его счет. Поляки, помогая Всеволоду, повоевали Волынь; Изяслав Давыдович - Туровскую волость; но дело этим и кончилось: и дядя и племянник остались на своих столах. С севера, однако, не было сделано никаких движений в их пользу, ни из Суздаля, ни из Смоленска; Юрий, будучи в последнем городе, послал к новгородцам звать их на Всеволода; но те не послушались, и сын его Ростислав прибежал из Новгорода к отцу в Смоленск; тогда Юрий, рассердившись, возвратился назад в Суздальскую область и оттуда захватил у новгородцев Торжок - вот единственная причина, которую находим в летописи для объяснения недеятельности Юрия; Ростислав один не отважился идти на помощь к своим, которые, будучи предоставлены собственным силам, принуждены были отправить послов ко Всеволоду с мирными предложениями; Всеволод сперва было не хотел заключать мира на предложенных ими условиях, но потом рассудил, что ему нельзя быть без Мономаховичей, согласился на их условия и целовал крест. Какие были эти условия, летописец не говорит; как видно, договорились, чтобы каждому из Мономаховичей остаться при своих волостях. Почему Всеволод думал, что ему нельзя обойтись без Мономаховичей, довольно ясно: при черниговской, галицкой и польской помощи ему не удалось силою лишить волости ни одного из них; несмотря на то что южные были оставлены северными, действовали порознь, только оборонительно, народное расположение было на их стороне.

      Мономаховичи были разъединены враждою, чем единственно и держался Всеволод в Киеве; но зато и между Ольговичами была постоянная размолвка. Святослав Ольгович, призванный в другой раз в Новгород, опять не мог ужиться с его жителями и бежал оттуда в Стародуб; Всеволод вызвал его к себе в Киев, но братья не уладились о волостях; Святослав пошел в Курск, которым владел вместе с Новгородом-Северским; чем владел Игорь - неизвестно; потом скоро Всеволод дал Святославу Белгород. Игорь продолжал враждовать с Давыдовичем за Чернигов, ходил на него войною, но заключил мир. Смерть Андрея Владимировича переяславского, случившаяся в 1142 г., подала повод к новым перемещениям и смутам: Всеволоду, как видно, неловко было сидеть в Киеве, окруженном со всех сторон волостями Мономаховичей, и потому он послал сказать Вячеславу туровскому: «Ты сидишь в Киевской волости, а она мне следует: ступай в Переяславль, отчину свою». Вячеслав не имел никакого предлога не идти в Переяславль и пошел; а в Typoвe посадил Всеволод сына своего Святослава. Это распоряжение должно было озлобить Ольговичей, тяжко стало у них на сердце, говорит летописец: волости дает сыну, а братьев ничем не наделил. Тогда Всеволод позвал к себе рядиться всех братьев, родных и двоюродных; они пришли и стали за Днепром: Святослав Ольгович, Владимир и Изяслав Давыдовичи - в Ольжичах, а Игорь - у Городца; прямо в Киев, следовательно, не поехали, вели переговоры через Днепр; Святослав поехал к Игорю и спросил: «Что тебе дает брат старший?» Игорь отвечал: «Дает нам по городу: Брест и Дрогичин, Чарторыйск и Клецк, а отчины своей, земли вятичей, не дает». Тогда Святослав поцеловал крест с Игорем, а на другой день целовали и Давыдовичи на том, чтобы стоять всему племени заодно против неправды старшего брата; сказали при этом: «Кто из нас отступится от крестного целования, тому крест отомстит». Когда после этого Всеволод прислал звать их на обед, то они не поехали и велели сказать ему: «Ты сидишь в Киеве; а мы просим у тебя Черниговской и Новгородской (Северской) волости, Киевской не хотим». Всеволод никак не хотел уступить им вятичей, верно, приберегал их на всякий случай своим детям, а все давал им те четыре города, о которых было прежде сказано. Братья велели сказать ему на это: «Ты нам брат старший, но если не дашь, так мы сами будем искать», и, рассорившись со Всеволодом, поехали ратью к Переяславлю на Вячеслава: верно, надеялись так же легко выгнать его из этого города, как брат их Всеволод выгнал его из Киева; но обманулись в надежде, встретили отпор у города, а между тем Всеволод послал на помощь Вячеславу воеводу Лазаря Саковского с печенегами и киевлянами; с другой стороны, Изяслав Мстиславич, услыхав, что черниговские пришли на его дядю, поспешил отправиться с полком своим к Переяславлю и разбил их: четверо князей не могли устоять против одного и побежали в свои города; а между тем явился Ростислав с смоленским полком и повоевал Черниговскую волость по реке Соже; тогда Изяслав, услыша, что брат его выгнал Черниговских, бросился на волость их от Переяславля, повоевал села по Десне и около Чернигова и возвратился домой с честью великою. Игорь с братьями хотел отомстить за это: поехали в другой раз к Переяславлю, стали у города, бились три дня и опять, ничего не сделавши, возвратились домой. Тогда Всеволод вызвал из монастыря брата своего двоюродного, Святошу (Святослава - Николая Давыдовича, постригшегося в 1106 году), и послал к братьям, велев сказать им: «Братья мои! Возьмите у меня с любовию, что вам даю, - Городец, Рогачев, Брест, Дрогичин, Клецк, не воюйте больше с Мстиславичами». На этот раз, потерявши смелость от неудач под Переяславлем, они исполнили волю старшего брата, и когда он позвал их к себе в Киев, то все явились на зов. Но Всеволоду, который сохранил свое приобретение только вследствие разъединения, вражды между остальными князьями, не нравился союз между братьями; чтоб рассорить их, он сказал Давыдовичам: «Отступите от моих братьев, я вас наделю»; те прельстились обещанием, нарушили клятву и перешли от Игоря и Святослава на сторону Всеволода. Всеволод обрадовался их разлучению и так распорядился волостями: Давыдовичам дал Брест, Дрогичин, Вщиж и Ормину, а родным братьям дал: Игорю - Городец Остерский и Рогачев, а Святославу - Клецк и Чарторыйск. Ольговичи помирились поневоле на двух городах и подняли снова жалобы, когда Вячеслав по согласию с Всеволодом поменялся с племянником своим Изяславом: отдал ему Переяславль, а сам взял опять прежнюю свою волость Туров, откуда Всеволод вывел своего сына во Владимир; понятно, что Вячеславу не нравилось в Переяславле, где его уже не раз осаждали Черниговские, тогда как храбрый Изяслав мог отбиться от какого угодно врага. Не понравилось это перемещение Ольговичам; стали роптать на старшего брата, что поблажает шурьям своим Мстиславичам: «Это наши враги, говорили они, а он осажался ими около, нам на безголовье и безместье, да и себе». Они наскучивали Всеволоду просьбами своими идти на Мстиславичей; но тот не слушался: это все показывает, что прежде точно Всеволод обещал братьям поместить их в волостях Мономаховских; но теперь Ольговичи должны были видеть, что исполнение этого обещания вовсе не легко, и настаивание на это может показывать только их нерасчетливость, хотя очень понятны их раздражительность и досада на старшего брата. Изяслава Мстиславича, однако, как видно, беспокоила вражда Ольговичей; из поведения Всеволода с братьями он очень ясно видел, что это за человек, можно ли на него в чем-нибудь положиться. Мог ясно видеть, что Всеволод только по нужде терпит Мономаховичей в хороших волостях, и потому решился попытаться, нельзя ли помириться с дядею Юрием. Он сам отправился к нему в Суздаль, но не мог уладиться, и поехал из Суздаля сперва к брату Ростиславу в Смоленск, а потом к брату Святополку в Новгород, где и зимовал.

      Таковы были отношения между двумя главными линиями Ярославова потомства, при старшинстве внука Святославова; обратимся теперь к другим. Здесь первое место занимают Ростиславичи, которые начали тогда носить название князей галицких. Известные нам Ростиславичи - Володарь и Василько умерли оба в 1124 году; после Володаря осталось два сына - Ростислав и Владимир, известный больше под уменьшительным именем Владимирка; после Василька - Григорий и Иван. Из князей этих самым замечательным явился второй Володаревич, Владимирко: несмотря на то, что отовсюду был окружен сильными врагами, Владимирко умел не только удержаться в своей волости, но и успел оставить ее своему сыну могущественным княжеством, которого союз или вражда получили большую важность для народов соседних. Будучи слабым между многими сильными, Владимирко не разбирал средств для достижения цели: большею частию действовал ловкостию, хитростию, не смотрел на клятвы. Призвав на помощь венгров, он встал на старшего брата своего Ростислава в 1127 году; но Ростиславу помогли двоюродные братья Васильковичи и великий князь киевский - Мстислав Владимирович. С Ростиславом ему не удалось сладить; но когда умер Ростислав, равно как оба двоюродные братья Васильковичи, то Владимирко взял себе обе волости - Перемышльскую и Теребовльскую - и не поделился с племянником своим Иваном Ростиславичем, княжившим в Звенигороде. Усобицы, возникшие на Руси по смерти Мстислава Великого, давали Владимиру полную свободу действовать. Мы видели, что в войне Всеволода Ольговича с Мономаховичами, Владимирко с одним из двоюродных братьев своих, Иваном Васильковичем, помогал Всеволоду; но отношения переменились, когда на столе волынском вместо Изяслава Мстиславича сел сын Всеволодов - Святослав; князь с таким характером и стремлениями, как Владимирко, не мог быть хорошим соседом; Святослав и отец его также не были уступчивы, и потому неудивительно читать в летописи под 1144 годом, что Всеволод рассорился с Владимирком за сына, начали искать друг на друге вины, и Владимирко отослал в Киев крестную грамоту. Всеволод пошел на него с обоими родными братьями, с двоюродным Владимиром Давыдовичем, Мономаховичем - Вячеславом туровским, двумя Мстиславичами - Изяславом и Ростиславом, с сыном Святославом, двумя сыновьями Всеволода городенского, с Владиславом польским князем; нудили многоглаголивого Владимирка неволею приехать ко Всеволоду поклониться; но тот не хотел и слышать об этом и привел к себе на помощь венгров. Всеволод пошел к Теребовлю; Владимирко вышел к нему навстречу, но биться не могли, потому что между ними была река Сереть, и оба пошли по берегам реки к Звенигороду. Всеволод, к которому пришел двоюродный брат. Изяслав Давыдович, с половцами, стал об одну сторон Звенигорода, а Владимирко - по другую; мелкая река разделяла оба войска. Тогда Всеволод велел чинить гати; войска его перешли реку и зашли в тыл Владимирку, отрезав его от Перемышля и Галича. Видя это, галичане встосковались: «Мы здесь стоим, говорили они, а там жен наших возьмут». Тогда ловкий Владимирко нашелся, с какой стороны начать дело: он послал сказать брату Всеволодову Игорю: «Если помиришь меня с братом, по его смерти помогу тебе сесть в Киеве». Игорь прельстился обещанием и начал хлопотать о мире, приступая к брату то с мольбою, то с сердцем: «Не хочешь ты мне добра, зачем ты мне назначил Киев после себя, когда не даешь друга сыскать?» Всеволод послушался его и заключил мир. Владимирко выехал к нему из стана, поклонился и дал за труд 1400 гривен серебра: прежде он много говорил, а после много заплатил, прибавляет летописец. Всеволод, поцеловавшись с Владимирком, сказал ему: «Се цел еси, к тому не согрешай», и отдал ему назад два города, Ушицу и Микулик, захваченные Изяславом Давыдовичем. Серебра себе Всеволод не взял один всего, но разделил со всею братьею. Неудача Владимирка ободрила внутренних врагов его, приверженцев племянника Ивана Ростиславича. Когда зимою Владимирко отправился на охоту, то жители Галича послали в Звенигород за Иваном и ввели его к себе в город. Владимирко, услыхав об этом, пришел с дружиною к Галичу, бился с осажденными три недели и все не мог взять города, как однажды ночью Иван вздумал сделать вылазку, но зашел слишком далеко от города и был отрезан от него полками Владимирковыми; потеряв много дружины, он пробился сквозь вражье войско и бросился к Дунаю, а оттуда степью в Киев к Всеволоду; Владимирко вошел в Галич, многих людей перебил, и иных показнил казнью злою, по выражению летописца. Быть может, покровительство, оказанное Всеволодом Ростиславичу, послужило поводом к новой войне между киевским и галицким князьями: в 1146 год Владимирко взял Прилук - пограничный киевский город Всеволод опять собрал братьев и шурьев, соединился с новгородцами, которые прислали отряд войска под воеводою Неревином, с поляками и дикими половцами и осадил Звенигород со множеством войска; на первый день осады пожжен был острог, на другой звенигородцы собрали вече и решили сдаться; но не хотел сдаваться воевода, Владимирков боярин Иван Халдеевич: чтоб настращать граждан, он схватил у них три человека, убил их и, рассекши каждого пополам, выбросил вон из города. Он достиг своей цели: звенигородцы испугались и с тех пор начали биться без лести. Видя это, Всеволод решился взять город приступом; на третий день все войско двинулось на город; бились с зари до позднего вечера, зажгли город в трех местах; но граждане утушили пожар. Всеволод принужден был снять осаду и возвратился в Киев, как видно, впрочем, продолжению войны много помешала болезнь его.

      Относительно других княжеских линий встречаем известие о смерти Всеволода Давыдовича городенского в 1141 году; после него осталось двое сыновей: Борис и Глеб, да две дочери, из которых одну великий князь Всеволод отдал за двоюродного брата своего Владимира Давыдовича, а другую - за Юрия Ярославича. Здесь в первый раз упоминается этот Юрий, сын Ярослава Святополчича, следовательно, представитель Изяславовой линии; где он княжил, неизвестно. Полоцкие князья воспользовались смутами, ослабившими племя Мономахово, и возвратились из изгнания в свою волость. Мы видели, что при Ярополке княжил в Полоцке Василько Святославич; о возвращении двоих других князей полоцких из изгнания летописец упоминает под 1139 годом. Ярославичи обеих линий - Мономаховичи и Ольговичи теперь вместо вражды входили в родственные союзы с полоцкими: так, Всеволод женил сына своего Святослава на дочери Василька; а Изяслав Мстиславич отдал дочь свою за Рогволода Борисовича. В линии Ярослава Сзятославича муромского умер сын его Святослав в 1144 году; его место заступил брат его Ростислав, пославши сына своего Глеба княжить в Рязань.

      Что касается до Новгорода, то легко предвидеть, что при усобицах между Мономаховичами и Ольговичами в нем не могло быть спокойно. По изгнании Вячеслава Всеволодом из Киева при торжестве Ольговичей новгородцы опять стали между двух огней, опять вовлекались в междоусобие; должны были поднять оружие против великого князя киевского, от которого обязаны были зависеть. Мы видели, что Юрий ростовский, собравшись на Всеволода, потребовал войска у новгородцев; граждане отказались поднять руки на великого князя, как прежде отказались идти против Юрия; отказ на требование отца послужил знаком к отъезду сына: Ростислав уехал в Смоленск, Новгород остался без князя; а между тем рассерженный Юрий взял Торжок. В такой крайности новгородцы обратились к Всеволоду, должны были принять снова Святослава Ольговича, прежде изгнанного, т. е. поднять опять у себя все потухшие было вражды. Новгородцы принуждены были дать клятву Святославу; в чем она состояла, неизвестно; но еще до приезда Святослава в Новгород летописец упоминает о мятеже, произведенном, без сомнения. врагами Святослава, приверженцами Мономаховича. Свято слав не забыл также врагов своих, бывших причиною его изгнания, вследствие чего новгородцы начали вставать на него на вечах за его злобу, по выражению летописца. Святославу самому скоро наскучило такое положение; он послал сказать Всеволоду: «Тяжко мне, брат, с этими людьми, не могу с ними жить; кого хочешь, того и пошли сюда». Всеволод решился отправить сына своего Святослава и послал сказать об этом новгородцам известного уже нам Ивана Войтишича; но, вероятно, для того, чтоб ослабить сторону Мономаховскую и приготовить сыну спокойное княжение, велел Войтишичу выпросить у новгородцев лучших мужей и прислать их в Киев, что и было исполнено: так, заточен был в Киев Константин Микулинич, который был посадником прежде при Святославе и потом бежал к Всеволоду Мстиславичу; вслед за Константином отосланы были в оковах в Киев еще шестеро граждан. Но эти меры, как видно, только усилили волнения. На вечах начали бить Святославовых приятелей за его насилия; кум его, тысяцкий, дал ему знать, что собираются схватить и его; тогда Святослав тихонько ночью убежал из Новгорода вместе с посадником Якуном; но Якуна схватили, привели в Новгород вместе с братом Прокопием. чуть не убили до смерти, раздели донага и сбросили с моста. Ему посчастливилось, однако, прибресть к берегу; тогда уже больше его не стали бить, но взяли с него 1000 гривен, да с брата его сто гривен и заточили обоих в Чудь, приковавши руки к шее; но после перевел их к себе Юрий ростовский и держал в милости. Между тем епископ новгородский: другими послами приехал в Киев и сказал Всеволоду: «Дай нам сына твоего, а Святослава, брата твоего, не хотим». Всеволод согласился и отправил к ним сына Святослава; но когда молодой князь был уже на дороге в Чернигов, новгородцы переменили мнение и объявили Всеволоду: «Не хотим ни сына твоего, ни брата и никого из вашего племени, хотим племени Владимирова; дай нам шурина твоего Мстиславича» Всеволод, услыхав это требование, воротил епископа с послами, и задержал их у себя. Не желая передать Новгорода Владимирову племени, Всеволод призвал к себе шурьев своих - Святополка и Владимира, дал им Брест и сказал: «О Новгороде не хлопочите, пусть их сидят одни, пусть берут себе князя, какого хотят». 9 месяцев сидели новгородцы без князя, чего они не могли терпеть, по выражению лето писца; притом же сделалась дороговизна, хлеб не шел им ниоткуда. При таких обстоятельствах, естественно, упали сторона, так сильно действовавшая против Святослава, и восторжествовала сторона противная; но эта сторона переменила теперь направление: мы видели, что Юрий ростовский принял к себе Якуна и держал его в милости; в Суздаль же бежали и другие приятели Святослава и Якуна - Судила, Нежата, Страшко; ясно, что Юрий милостивым приемом привлек их всех на свою сторону; теперь, когда сторона их усилилась и они были призваны в Новгород, а Судила был избран даже посадником, то легко понять, что они стали действовать в пользу своего благодетеля Юрия, тем более что теперь не оставалось другого средства, как обратиться к последнему, и вот новгородцы послали за Юрием; тот сам к ним не поехал, а отправил сына своего Ростислава. Тогда Всеволод увидал, что ошибся в своем расчете, сильно рассердился на Юрия, захватил его город, Городец на Остре, и другие, захватил коней, рогатый скот, овец, всякое добро. какое только было у Юрия на юге; а между тем Изяслав Мстиславич послал сказать сестре своей, жене Всеволодовой: «Выпроси у зятя Новгород Великий брату своему Святополку». Она стала просить мужа, и тот, наконец, согласился; разумеется, не одна просьба жены заставила его согласиться на это: ему выгоднее было видеть в Новгороде шурина своего Мстиславича, чем сына Юрьева; притом изгнание последнего в пользу первого усиливало еще больше вражду между Юрием и племянниками, что было очень выгодно для Всеволода. Когда в Новгороде узнали, что из Киева идет к ним Святополк Мстиславич с епископом и лучшими людьми, задержанными прежде Всеволодом, то сторона Мстиславичей поднялась опять, тем более, что теперь надобно было выбрать из двух одно: удержать сына Юриева и войти во вражду с великим князем и Мстиславичами или принять Святополка и враждовать с одним Юрием. Решились на последнее: Святополк был принят, Ростислав отправлен к отцу, и Новгород успокоился.

      Таковы были внутренние отношения во время старшинства Всеволода Ольговича; обратимся теперь ко внешним. Мы оставили Польшу под правлением Болеслава III Кривоустого; княжение Болеслава было одно из самых блистательных в польской истории по удачным войнам его с поморянами, чехами, немцами. Мы видели также постоянную борьбу его с братом Збигневом, против которого он пользовался русскою помощию. Очень важно было для Руси, что деятельность такого энергического князя отвлекалась преимущественно на запад, сдерживалась домашнею борьбою с братом и что современниками его на Руси были Мономах и сын его Мстислав, которые могли дать всегда сильный отпор Польше в случае вражды с ее князем; так кончилось ничем вмешательство Болеслава в дела волынские, когда он принял сторону Изяславовой линии, ему родственной. По смерти Мстислава Великого, когда начались смуты на Руси, герой польский уже устарел, да и постоянно отвлекался западными отношениями; а по смерти Болеслава усобицы между сыновьями его не только помешали им воспользоваться русскими усобицами, но даже заставили их дать место вмешательству русских князей в свои дела. Болеслав умер в 1139 году, оставив пятерых сыновей, между которыми начались те же самые родовые отношения, какие мы видели до сих пор между князьями русскими и чешскими. Старший из Болеславичей сидел на главном столе в Кракове; меньшие братья имели свои волости и находились к старшему только в родовых отношениях. Легко понять, какое следствие для Польши должны были иметь подобные отношения между князьями, когда значение вельмож успело уже так усилиться. Владислав II, старший между Болеславичами, был сам человек кроткий и миролюбивый; но не такова была жена его, Агнесса, дочь Леопольда, герцога австрийского. Немецкой принцессе казались дикими родовые отношения между князьями, ее гордость оскорблялась тем, что муж ее считался только старшим между братьями; она называла его полукнязем и полумужчиною за то, что он терпел подле себя столько равноправных князей. Владислав поддался увещаниям и насмешкам жены: он начал требовать дани с волостей, принадлежавших братьям, забирать города последних и обнаруживал намерение совершенно изгнать их из Польши. Но вельможи и прелаты встали за младших братьев, и Владислав принужден был бежать в Германию; старшинство принял второй после него брат, Болеслав IV, Кудрявый. В этих усобицах принимал участие Всеволод Ольгович, по родству с Владиславом, за старшим сыном которого, Болеславом, была дочь его Звенислава, или Велеслава. В 1142 году Всеволод посылал сына своего Святослава, двоюродного брата Изяслава Давыдовича и Владимирка галицкого на помощь Владиславу против меньших братьев; русские полки не спасли Владислава от изгнания; наш летописец сам признается, что они удовольствовались только опустошением страны, побравши в плен больше мирных, чем ратных людей. В походе на Владимирка Владислав был в войске Всеволодовом; в 1145 году на зов Владислава, не перестававшего хлопотать о возвращении стола то на Руси, то у немцев, отправился на меньших Болеславичей Игорь Ольгович с братьями: в средине земли Польской, говорит летописец, встретились они с Болеславом Кудрявым и братом его Мечиславом (Межко); польские князья не захотели биться, приехали к Игорю с поклоном и помирились на том, что уступили старшему брату Владиславу четыре города во владение, а Игорю с братьями дали город Визну, после чего русские князья возвратились домой и привели с собою большой полон; тем и кончились польские отношения. Шведскому князю, который в 1142 году приходил в 60 шнеках на заграничных купцов, шедших в трех лодьях, не удалось овладеть последними; купцы отбились от шведов, убивши у них полтораста человек. С финскими племенами продолжалась борьба по-прежнему: в 1142 году приходила емь из Финляндии и воевала область Новгородскую; но ни одного человека из них не возвратилось домой: ладожане истребили у них 400 человек; в следующем году упоминается о походе корелы на емь. О половецких нашествиях не встречаем известий в летописях: под 1139 годом читаем, что приходила вся Половецкая земля, все князья половецкие на мир; ходил к ним Всеволод из Киева и Андрей из Переяславля к Малотину и помирились; разумеется, мир этот можно было только купить у варваров. После видим, что половцы участвуют в походе Всеволода на Галич.

      Мы видели, что еще во время галицкого похода Игорь Ольгович упоминал об обещании брата Всеволода оставить ему после себя Киев; в 1145 Всеволод в присутствии братьев своих, родных, двоюродных, и шурина Изяслава Мстиславича прямо объявил об этом распоряжении своем: «Владимир Мономах, говорил он, посадил после себя на старшем столе сына своего Мстислава, а Мстислав - брата своего Ярополка: так и я, если бог меня возьмет, отдаю Киев по себе брату своему Игорю». Преемство Мстислава после Мономаха и преемство Ярополка после Мстислава нарушило в глазах Ольговича старый порядок, по которому старшинство и Киев принадлежали всегда самому старшему в роде; так как Мономаховичи первые нарушили этот обычай в пользу своего племени, то теперь он, Всеволод, считает себя вправе поступить точно так же, отдать Киев после себя брату, хотя Игорь и не был после него самым старшим в целом роде Ярославовом. Изяслав Мстиславич сильно вооружился против этого распоряжения, но делать было нечего, по нужде целовал он крест, что признает старшинство Игоря. Когда все братья, продолжает летописец, сели у Всеволода на сенях, то он начал говорить: «Игорь! Целуй крест, что будешь любить братьев; а вы, Владимир, Святослав и Изяслав, целуйте крест Игорю и будьте довольны тем, что вам даст по своей воле, а не по нужде». И все братья целовали крест. Когда в 1146 году Всеволод больной возвратился из галицкого похода, то остановился под Вышгородом на острове, велел позвать к себе лучших киевлян и сказал им: «Я очень болен; вот вам брат мой Игорь, возьмите его себе в князья»; те отвечали: «Возьмем с радостию». Игорь отправился с ними в Киев, созвал всех граждан, и все целовали ему крест, говоря: «Ты нам князь»; но они обманывали его, прибавляет летописец. На другой день поехал Игорь в Вышгород, и вышгородцы также целовали ему крест. Всеволод был еще все жив: он послал зятя своего Болеслава польского к Изяславу Мстиславичу, а боярина Мирослава Андреевича к Давыдовичам спросить, стоят ли они в крестном целовании Игорю, и те отвечали, что стоят. 1 августа умер Всеволод, князь умный, деятельный, где дело шло об его личных выгодах, умевший пользоваться обстоятельствами, но не разбиравший средств при достижении цели.

      После братних похорон Игорь поехал в Киев, опять со звал всех киевлян на гору, на двор Ярославов, и опять все присягнули ему. Но потом вдруг собрались все у Typовой божницы и послали сказать Игорю: «Князь! приезжай к нам». Игорь вместе с братом Святославом поехал, остановился с дружиною, а брата Святослава послал на вече. Киевляне стали жаловаться на тиуна Всеволодова, Ратшу, и на другого тиуна вышгородского, Тудора, говорили: «Ратша погубил у нас Киев, а Тудор - Вышгород; так теперь, князь Святослав, целуй крест нам и с братом своим, что если кого из нас обидят, то ты разбирай дело». Святослав отвечал: «Я целую крест за брата, что не будет вам никакого насилия, будет вам и тиун по вашей воле». Сказавши это, он сошел с лошади и целовал крест на вече; киевляне также все сошли с лошадей и целовали крест, говоря: «Брат твой князь и ты клялись и с детьми не мыслить зла ни против Игоря, ни против Святослава». После этого Святослав, взявши лучших мужей, поехал с ними к Игорю и сказал ему: «Брат! Я поклялся им, что ты будешь судить их справедливо и любить». Игорь сошел с лошади и целовал крест на всей их воле и на братней, после чего князья поехали обедать. Но киевляне бросились с веча на Ратшин двор грабить и на мечников; Игорь выслал к ним брата Святослава с дружиною, и тот едва утишил их. В то же самое время Игорь послал сказать Изяславу Мстиславичу: «Брата нашего бог взял; стоишь ли в крестном целовании?» Изяслав не дал ответа и даже не отпустил посла назад, потому что Игорь не сдержал обещания, данного киевлянам, и те послали сказать Изяславу в Переяславль: «Поди, князь, к нам: хотим тебя». Изяслав принял приглашение, собрал своих ратных людей и пошел из Переяславля; когда он перешел Днепр у Заруба, то прислало к нему все пограничное варварское народонаселение, черные клобуки и все жители пограничных городов на реке Роси (все Поросье); посланные говорили: «Ты наш князь, Ольговичей не хотим; ступай скорее, а мы с тобою». Изяслав пошел к Дерновому, и тут соединились с ним все черные клобуки и поршане (жители городов по Роси); туда же прислали к нему белгородцы и василевцы с теми же речами: «Ступай, ты наш князь, Ольговичей не хотим»; скоро явились новые послы из Киева и сказали: «Ты наш князь, ступай, не хотим переходить к Ольговичам точно по наследству; где увидим твой стяг, тут и мы будем готовы с тобою». Эти слова очень важны: они показывают, что современники не были знакомы с понятиями о наследственности в одной линии. Изяслав собрал все свое войско в степи, христиан и поганых, и сказал им: «Братья! Всеволода я считал по правде братом старшим, потому что старший брат и зять мне как отец; а с этими как меня бог управит и сила крестная: либо голову свою положу перед вами, либо достану стол дедовский и отцовский». Сказавши это, он двинулся к Киеву, а Между тем Игорь послал к двоюродным братьям своим, Давыдовичам, спросить у них, стоят ли они в крестном целовании. Те хотели дорого продать свою верность клятве и запросили у него волостей много; Игорь в крайности дал им все, лишь бы только шли к нему на помощь; и они отправились. Но еще важнее было для Игоря уладиться с дружиною, привязать ее к себе; он призвал к себе главных бояр - Улеба, Ивана Войтишича, Лазаря Саковского и сказал им: «Как были у брата моего, так будете и у меня»; а Улебу сказал: «Держи ты тысячу (т. е. будь тысяцким), как у брата моего держал». Из этого видно, что при каждой перемене князя бояре боялись лишиться прежнего значения, и теперь Игорь спешит уверить их, что они ничего не потеряют при нем. Но Ольгович опоздал: эти бояре уже передались Изяславу; они могли видеть всеобщее нерасположение к Игорю, видеть, что вся Русь становится под стяг Мономахова внука, и спешили отстать от проигранного дела. Они послали сказать Изяславу: «Ступай, князь, скорее: идут Давыдовичи Игорю на помощь». Кроме означенных бояр в Святославовом полку передались на сторону Мстиславича Василь Полочанин и Мирослав (Андреевич), внук Хилич; они впятером собирали киевлян и советовались, как бы обмануть Игоря; а к Изяславу послали сказать: «Ступай, князь, мы уговорились с киевлянами; бросим стяг Ольговича и побежим с полком своим в Киев». Изяслав подошел к Киеву и стал с сыном своим Мстиславом у вала, подле Надова озера, а киевляне стояли особо, у Ольговой могилы, огромною толпою. Скоро Игорь и все войско его увидали, что киевляне послали к Изяславу и взяли у него тысяцкого со стягом; а вслед за тем берендеи переехали чрез Лыбедь и захватили Игорев обоз перед Золотыми воротами и под огородами. Видя это, Игорь сказал брату Святославу и племяннику Святославу Всеволодовичу: «Ступайте в свои полки, и как нас с ними бог рассудит»; велел ехать в свои полки также и Улебу тысяцкому с Иваном Войтишичем. Но как скоро приехали они в свои полки, то бросили стяги и поскакали к Жидовским воротам. Ольгович с племянником не смутились от этого и пошли против Изяслава; но им нельзя было проехать к нему Надовым озером; они пошли верхом и попали в самое невыгодное место между двумя канавами из озера и из сухой Лыбеди. Берендеи заехали им взад и начали сечь их саблями, а Изяслав с сыном Мстиславом и дружиною заехали сбоку; Ольговичи побежали, Игорь заехал в болото, конь под ним увяз, а идти он не мог, потому что был болен ногами; брат его Святослав бежал на устье Десны, за Днепр, а племянник Святослав Всеволодич прибежал в Киев и спрятался в Ирининском монастыре, где его и взяли; дружину Ольговича гнали до самого Днепра, до устья Десны и до киевского перевоза.

      Изяслав с великою славою и честью въехал в Киев; множество народа вышло к нему навстречу; игумены с монахами и священниками со всего Киева в ризах; он приехал к св. Софии, поклонился богородице и сел на столе отцовском и дедовском. Когда привели к нему Святослава Всеволодовича, то он сказал ему: «Ты мне родной племянник», и начал водить его подле себя; бояр, верных Ольговичам, перехватали много - Данила Великого, Юрья Прокопьича, Ивора Юрьевича, внука Мирославова и других и пустили их, взявши окуп. Через четыре дня схватили в болоте Игоря и привели к Изяславу, который сначала послал его в Выдубицкий монастырь, а потом, сковавши, велел посадить в переяславский Ивановский; тогда же киевляне с Изяславом разграбили домы дружины Игоревой и Всеволодовой, села, скот, взяли много именья в домах и монастырях. Таким образом старший стол перешел опять в род Мономаха, но перешел к племяннику мимо двух дядей; причины этого явления мы уже видели прежде: племянник Изяслав личною доблестию превосходил дядей, был представителем Мономахова племени в глазах народа. Сам Изяслав сначала не хотел нарушать право дяди Вячеслава; отправившись в поход против Игоря Ольговича, он объявил, что идет возвратить старший стол Вячеславу. Но дела переменились, когда он действительно овладел Киевом; если жители этого города заставили Мономаха нарушить старшинство Святославичей, то нет сомнения, что они же заставили и внука его Изяслава нарушить старшинство дяди Вячеслава: желая избавиться от Ольговичей, они прямо послали к Изяславу, ему говорили: «Ты наш князь!» После увидим, что, призывая его вторично к себе, они прямо скажут ему, что не хотят Вячеслава; когда Юрий хотел было также уступить Киев Вячеславу, то бояре сказали, что он напрасно это делает, ибо Вячеславу все равно не удержать же Киева - таково было общее мнение о старшем из Мономаховичей; Юрий подчинился этому общему мнению, должен был подчиниться ему и племянник его Изяслав. Но если Русь не хотела Вячеслава, признавая его неспособным, то не так смотрели на дело собственные бояре Вячеславовы, которые управляли слабым князем и хотели управлять Киевом при его старшинстве. Послушавши бояр, Вячеслав стал распоряжаться как старший: захватил города, которые отняты были у него Всеволодом; захватил и Владимир-Волынский и посадил в нем племянника, Владимира Андреевича, сына покойного переяславского князя. Но Изяслав поспешил уверить его, что не он старший; он послал на дядю брата Ростислава и племянника Святослава Всеволодовича; те взяли у Вячеслава Туров, схватили в нем епископа Иоакима и посадника Жирослава. В Турове посадил Изяслав сына своего Ярослава, старший сын его Мстислав сел в Переяславле. Такое распоряжение могло оскорбить братьев Изяславовых, особенно старшего Ростислава смоленского, но, вероятно, этот князь не хотел менять верное на неверное и сам отказался от Переяславля: здесь он беспрестанно должен был отбиваться от Черниговских и от половцев; притом украинское Переяславское княжество, вероятно, было беднее смоленского; наконец, в предшествовавшие смуты Переяславль много потерял из прежнего своего значеиия: мы видели, что Юрий ростовский отказался от него в пользу младшего брата Андрея; дядя Вячеслав - в пользу племянника Изяслава. У племянника от сестры, Святослава Всеволодовича, Изяслав взял Владимир-Волынский и вместо того дал ему пять городов на Волыни. Города в земле южных дреговичей, которые Всеволод Ольгович роздал по братьям своим, остались за Давыдовичами.

      Так устроились дела в собственной Руси; между тем Святослав Ольгович с малою дружиною прибежал в Чернигов и послал спросить у двоюродных братьев, Давыдовичей, хотят ли они сдержать клятву, которую дали пять дней тому назад. Давыдовичи отвечали, что хотят. Тогда Святослав, оставя у них мужа своего Коснятка, поехал в свои волости уставливать людей, то есть взять с них присягу в верности, сперва в Курск, а потом в Новгород-Северский. Но как скоро Святослав уехал, Давыдовичи начали думать втайне от его боярина. Коснятко, узнав, что они замышляют схватить Святослава, послал сказать ему: «Князь! думают о тебе, хотят схватить; когда они за тобой пришлют, то не езди к ним». Давыдовичи боялись, что теперь Ольговичи, лишенные надежды получить волости на западной стороне Днепра, будут добиваться волостей черниговских, и положили соединиться с Мстиславичем против двоюродных братьев; они послали сказать Изяславу: «Игорь как до тебя был зол, так и до нас: держи его крепко», а к Святославу послали сказать: «Ступай прочь из Новгорода-Северского в Путивль, а от брата Игоря отступись». Святослав отвечал: «Не хочу ни волости, ничего другого, только отпустите мне брата»; но Давыдовичи все настаивали: «Целуй крест, что не будешь ни просить, ни искать брата, а волость держи», Святослав заплакал и послал к Юрию в Суздаль: «Брата моего Всеволода бог взял, а Игоря Изяслав взял; пойди в Русскую землю в Киев, помилосердуй, сыщи мне брата; а я здесь, с помощию божиею. буду тебе помогать». В самом деле Святослав действовал: по слал к половецким ханам, дядьям жены своей, за помощью, и те прислали ему немедленно 300 человек. В то же время прибежал к нему от дяди из Мурома Владимир Святославич, внук Ярославов; мы видели, что по смерти Святослава Ярославича в Муроме сел брат его Ростислав, а в Рязань послал сына своего Глеба; это уже самое распоряжение обижало сына Святославова Владимира, который, не получив, быть может, и вовсе волостей, прибежал теперь к Святославу Ольговичу; вслед за ним прибыл в Новгород-Северский и другой изгнанник - Иван Ростиславич галицкий, который носит название Берладника: молдавский город Берлад был, подобно Тмутаракани, притоном всех беглецов, князей и простых людей; Иван также находил в нем убежище и дружину. Между тем Давыдовичи спешили кончить дело с опасным Ольговичем; по словам летописца, они говорили: «Мы начали злое дело, так уже окончим братоубийство; пойдем, искореним Святослава и переймем волость его»; они видели, что Святослав употребит все средства для освобождения брата; помнили, что и при жизни Всеволода Игорь с братом не давали им покоя, требуя Чернигова и волостей его, и сдерживались только обещанием Киева и волостей заднепровских; а теперь что будет их сдерживать? Отсюда понятна раздражительность Давыдовичей. Они стали проситься у Изяслава идти на Святослава к Новгороду-Северскому. Изяслав ходил к ним на съезд, где порешили - Давыдовичам вместе с сыном Изяславовым Мстиславом, переяславцами и берендеями идти к Новгороду-Северскому. Изяслав сказал им: «Ступайте! если Святослав не выбежит перед вами из города, то осадите его там; когда вы устанете, то я с свежими силами приду к вам и стану продолжать осаду, а вы пойдете домой». Давыдовичи отправились к Новгороду, стали у вала и два раза приступали к двум воротам; бились у них сильно, как вдруг получили весть от Мстислава Изяславича, чтоб не приступали без него к городу, потому что так отец его велел. Давыдовичи послушались, дождались Мстислава, и все вместе пустили стрельцов своих к городу, христиан и берендеев, и сами стали полками и начали биться; граждане были сильно стеснены: их втиснули в острожные ворота, причем они много потеряли убитыми и ранеными. Бой продолжался до самого вечера, но город не был взят; осаждающие отступили, стали в селе Мелтекове и, пославши отсюда, заграбили стада Игоревы и Святославовы в лесу по реке Рахне, кобыл 3000, да коней 1000; послали и по окрестным селам жечь хлеб и дворы.

      В это время пришла весть, что Юрий ростовский заключил союз с Святославом и идет к нему на помощь. Услыхав, что дядя поднялся на него, Изяслав Мстиславич отправил степью гонца в Рязань к Ростиславу Ярославичу с просьбою, чтоб напал на Ростовскую область и таким образом отвлек бы Юрия; Ростислав согласился; мы видели, что враждебный ему племянник находился у Святослава Ольговича, союзника Юриева и ему следовало вступить в союз с врагами последнего; да и без того Ярославичи муромские едва ли могли быть в дружелюбных отношениях к Ольговичам, изгнавшим отца их из Чернигова. Юрий был уже в Козельске, когда узнал, что Ростислав рязанский воюет его волость; это известие заставило его возвратиться и отпустить к Святославу только сына Ивана; когда тот пришел в Новгород к Святославу, то последний дал ему Курск с волостями по реке Сейму: как видно, Ольгович решился не щадить ничего, отдавать последнее, лишь бы только удержать в союзе Юрия и с его помощию достигнуть своей цели, освободить брата. Отдавши половину волости Юрьевичу, Святослав по думе бояр своих попробовал еще раз разжалобить Давыдовичей и послал священника своего сказать им: «Братья! Землю мою вы повоевали, стада мои и братние взяли, хлеб пожгли и всю жизнь мою (все имение, все животы) погубили: теперь вам остается убить меня». Давыдовычи отвечали по-прежнему. чтоб оставил брата; Святослав на это отвечал также по-прежнему: «Лучше мне помереть, чем оставить брата; буду искать его, пока душа в теле». Давыдовичи продолжали пустошить волости Ольговичей; взяли сельцо Игорево, где он устроил себе двор добрый; было тут в погребах наготовлено много вина и меду, и всякого тяжелого товару, железа и меди, так что нельзя было всего и вывезти; Давыдовичи вeлели все это покласть на возы и потом велели зажечь двор и церковь св. Георгия, и гумно, где было 900 стогов. Потом, услыхав, что Изяслав Мстиславич идет к ним на помощь из Киева, они пошли к Путивлю и приступили к городу, пославши сказать жителям: «Не бейтесь; клянемся св. богородицею, что не дадим вас в полон». Но путивльцы не послушались и крепко бились до тех пор, пока пришел Изяслав Мстиславич с силою киевскою; тогда путивльцы послали к нему сказать с поклоном: «Мы тебя только дожидались, князь, целуй нам крест». Изяслав поцеловал крест и только вывел от них прежнего посадника и посадил своего; этот поступок путивльцев очень замечателен: он показывает доверенность ко внуку Мономахову и недоверие ко внукам Святославовым у самих жителей черниговских волостей; неудивительно, что на той стороне Днепра так не любили Святославичей. В Путявле Изяслав и Давыдовичи взяли двор Святославов и все добро, какое нашли там, разделили на четыре части, взяли 500 берковцев меду, 80 корчаг вина; взяли всю утварь из церкви Вознесения и 700 человек рабов. Узнавши, что Путивль взят, именье его пограблено и что Изяслав идет на него, хочет осадить в Новгороде, Святослав позвал на совет князей Ивана Юрьича, Ивана Ростиславича Берладника, дружину, половцев диких, дядей своих и спрашивал, что делать. Те отвечали ему: «Князь! Ступай отсюда, не мешкая; здесь тебе не при чем оставаться: нет ни хлеба, ничего; ступай в лесную землю; там тебе близко будет пересылаться с. отцом своим Юрием». Святослав послушался и побежал из Новгорода в Корачев с женою и детьми и с женою брата своего Игоря; из дружины одни пошли за ним, другие оставили его.

      Новгородцы-северские дали знать Изяславу и его союзникам, что Святослав убежал от них; это известие сильно раздосадовало Давыдовичей: они знали, что пока Святослав будет на свободе, до тех пор не перестанет отыскивать свободы брату; в сердцах Изяслав Давидович сказал братьям: «Пустите меня за ним; если ему самому удастся уйти от меня, тo жену и детей у него отниму, имение его возьму!» - и, взявши с собою три тысячи конной дружины, без возов, налегке отправился в погоню за Ольговичем, которому не оставалось более ничего делать, как или семью и дружину свою отдать в плен, или голову свою сложить. Подумав с союзными князьями, половцами и дружиною, он вышел навстречу к Давыдовичу и разбил его. Изяслав Мстиславич и Владимир Давыдович шли с полками вслед за Изяславом Давыдовичем и, остановившись в лесу, сели было обедать, как вдруг пригнал к ним один муж с вестию, что Изяслав разбит Ольговичем. Эта весть сильно раздосадовала Изяслава Мстиславича, который, по выражению летописца, был храбр и крепок на рать; он выстроил свое войско и пошел на Святослава к Корачеву; на дороге встречали его беглецы из дружины Изяслава Давыдовича и присоединялись к войску; самого Давыдовича долго не было, наконец, и он явился в полдень; князья шли весь этот день до ночи и остановились ночевать недалеко от Корачева, а Святослав, узнав о их приходе, ушел за лес в землю вятичей. Тогда Изяслав Мстиславич сказал Давыдовичам: «Каких хотели вы волостей, те я вам добыл: вот вам Новгород-Северский и все Святославовы волости; что же будет в этих волостях Игорево - рабы или товар какой, то мое; а что будет Святославовых рабов и товара, то разделим на части». Урядившись таким образом, Изяслав возвратился в Киев, а между тем Игорь Ольгович сильно разболелся в тюрьме и прислал сказать ему: «Брат! Я очень болен и прошу у тебя пострижения; хотел я этого, когда еще был князем; а теперь в нужде я сильно разболелся и не думаю, что останусь в живых». Изяслав сжалился и послал сказать ему: «Если была у тебя мысль о пострижении, то ты волен; а я тебя и без того выпускаю для твоей болезни». Над Игорем розняли верх тюрьмы и вынесли больного в келью; восемь дней он не пил, не ел, но потом ему полегчало, и он постригся в киевском Федоровском монастыре в схиме.

      Между тем в 3eмлe Северской и у вятичей по-прежнему шла война между Давыдовичами и Ольговичами. Изяслав Мстислааич, уходя в Киев, имел неосторожность оставить с Давидовичами Святослава Всеволодовича, родного племянника Святославова, которого выгоды были тесно связаны с выгодами дяди, с выгодами племени Ольговичей: окончательное поражение дяди Святослава, окончательное торжество Давыдовичей отнимало у него навсегда надежду княжить в Чернигове, на что он имел со временем полное право, как сын старшего из Ольговичей. Вот почему он должен был поддерживать дядю и, точно, вместо преследования уведомлял его о движениях неприятельских. Несмотря на отступление Ивана Берладника, который, взявши у Святослава 200 гривен серебра и 12 золота, перешел к Ростиславу Мстиславячу смоленскому, дела Ольговича поправились, потому что Юрий ростовский прислал ему на помощь белозерскую дружину. Святослав уже хотел идти с нею на Давыдовичей, как вдруг опасно занемог сын Юрьев, Иван; Ольгович не поехал от больного и дружины не отпустил. Давыдовичи, с своей стороны, услыхав, что Святослав получил помощь от Юрия, не посмели идти на него, но, созвавши лучших вятичей, сказали им: «Святослав такой же враг и вам, как нам: старайтесь убить его как-нибудь обманом и дружину его перебить, а именье его вам», - после чего сами пошли назад. Двое сыновей Юрьевых - Ростислав и Андрей действовали успешно с другой стороны: заставили рязанского князя Ростислава бежать к половцам; но в это время умер брат их Иван у Святослава, который после того перешел на устье реки Протвы. Сюда прислал утешать его Юрий: «Не тужя о моем сыне, велел он сказать ему; если этого бог взял, то другого к тебе пришлют»; тогда же прислал он и богатые дары Святославу - ткани и меха, дарил и жену его, и дружину (1146 г.).

      Весною Юрий с союзником своим начал наступательное движение: сам вошел в область Новгородскую, взял Торжок и землю по Мсте; а Святослав пошел на Смоленскую волость, взял Голядей, на верховьях Протвы, и обогатил дружину свою полоном, после чего получил зов от Юрия приехать к нему в Москву, имя которой здесь впервые упомянуто. Святослав поехал к нему с сыном Олегом, князем Владимиром рязанским и с небольшою дружиною; Олег поехал наперед и подарил Юрию барса (вероятно, кожу этого зверя). Дружески поздоровались Юрий с Ольговичем и начали пировать; на другой день Юрий сделал большой обед для гостей, богато одарил Святослава, сына его, Владимира рязанского и всю дружину. Но одними дарами дело не ограничилось: Юрий обещал Святославу прислать сына на помощь, и обещание было исполнено. Получивши также наемное войско от половцев, Святослав начал с успехом наступательные движения: послал половцев воевать Смоленскую волость, и они опустошили земли у верховьев Угры; тогда посадники Давыдовичей бросились бежать из городов вятичских, и Святослав занял последние; а между тем из степей пришли к нему новые толпы половцев, да с севера Глеб, сын Юрия ростовского. Изяслав Давыдович не смел долее оставаться в Новгороде-Северском, ушел к брату Владимиру в Чернигов, и Давыдовичи вместе с Святославом Всеволодовичем отправили к Ольговичу послов, которые должны были сказать ему: «Не жалуйся на нас, будем все за одно, позабудь нашу злобу; целуй к нам крест и возьми свою отчину, а что мы взяли твоего, то все отдадим назад». Из этого видно, что Святослав Всеволодович уже успел снестись с Давыдовичами; без сомнения, он был здесь главным действователем, тем более, что прежнее усердие его к дяде Ольговичу давало ему возможность быть посредником. Как видно, уже тогда между Давыдовичами и Всеволодовичем положено было заманить Изяслава Мстиславича на восточный берег Днепра, потому что, прося мира и союза у Ольговича, Давыдовичи в то же время послали сказать Изяславу: «Брат! Святослав Ольгович занял нашу волость Вятичи; пойдем на него; когда его прогоним, то пойдем на Юрия в Суздаль и либо помиримся там с ним, либо будем биться». Изяслав согласился; но Всеволодовичу нужно было прежде него быть на восточном берегу Днепра, чтоб окончательно устроить все дело; для этого он приехал к Изяславу и стал проситься у него в Чернигов: «Батюшка, говорил он, отпусти меня в Чернигов, там у меня вся жизнь; хочу просить волости у братьев, у Изяслава и Владимира». «И прекрасно ты это придумал, отвечал ему Изяслав, ступай скорее». Всеволодович поехал, и дело было окончательно улажено: уговорились перезвать Изяслава киевского на ту сторону Днепра и схватить его обманом, после чего, видя медленность киевского князя, Давыдовичи послали торопить его: «Земля наша погибает, а ты нейдешь», велели они сказать ему. Изяслав созвал бояр своих, всю дружину и киевлян, и сказал им: «Я уговорился с братьями своими Давыдовичами и Святославом Всеволодовичем: хотим пойти на дядю Юрия и на Святослава Ольговича к Суздалю за то, что дядя принял врага моего Святослава. Брат Ростислав придет также к нам с смолнянами и новгородцами». Киевляне отвечали на это: «Князь! не ходи с Ростиславом на дядю своего, лучше уладься с ним; Ольговичам не верь и в путь с ними вместе не ходи». Изяслав отвечал: «Нельзя; они мне крест целовали, я с ними вместе думу думал, не могу никак отложить похода; собирайтесь». Тогда киевляне сказали: «Ну, князь, ты на нас не сердись, а мы не можем на Владимирово племя рук поднять; вот если б на Ольговичей, то пошли бы и с детьми». Изяслав отвечал на это: «Тот будет добрый человек, кто за мною пойдет»; набралось много таких добрых людей, и он выступил с ними в поход, оставив в Киеве брата Владимирка, Переправившись за Днепр и ставши между Черниговскою и Переяславскою волостию, Изяслав послал в Чернигов боярина своего Улеба разузнать, что там делается. Улеб скоро возвратился с вестию, что Давыдовичи и Всеволодовичи отступили от него и соединились с Ольговичем; тогда же черниговские приятели Изяслава прислали сказать ему: «Князь! Не двигайся никуда с места: ведут тебя обманом, хотят убить, либо схватить вместо Игоря; целовали крест Ольговичу, послали и к Юрию с крестом: задумали и с ним на тебя».

      Изяслав возвратился и отправил послов в Чернигов сказать Давыдовичам: «Мы замыслили путь великий и утвердились крестным целованием по обычаю дедов и отцов наших; утвердимся еще, чтобы в походе после не было никакой ссоры, никакого препятствия. Те отвечали: «Что это нам без нужды еще крест целовать? Ведь мы уже поклялись Изяславу; в чем же провинились?» Посол сказал на это: «Какой же тут грех еще крест поцеловать по любви? То нам на спасение». Но Давыдовичи никак не соглашались; Изяслав, отпуская посла, наказал ему, что если черниговские не станут в другой раз крест целовать, то скажи им все, что мы слышали; и вот посол объявил Давыдовичам от имени своего князя: «Дошел до меня слух, что ведете меня обманом: поклялись Святославу Ольговичу схватить меня на дороге, либо убить меня за Игоря; так, братья, было дело, или не так?» Давыдовичи не могли ничего отвечать на это; только молча переглядывались друг с другом; наконец, Владимир сказал послу: «Выйди вон, посиди; мы тебя опять позовем». Долго они думали вместе, потом позвали посла и велели ему передать Изяславу: «Брат! Точно мы целовали крест Святославу Ольговичу; жаль нам стало брата нашего Игоря; он уже чернец и схимник, выпусти его, тогда будем подле тебя ездить; разве тебе было бы любо, если б мы брата твоего держали?» В ответ на это Изяслав послал бросить им договорные грамоты, причем велел сказать: «Вы клялись быть со мною до самой смерти, и я отдал вам волости обоих Ольговичей; прогнал с вами Святослава, волость его вам добыл, дал вам Новгород и Путивль, именье его мы взяли и разделили на части, Игорево я взял себе; а теперь, братья, вы клятву свою нарушили, привели меня сюда обманом, хотели убить; да будет со мною бог и сила животворящего креста, стану управляться как мне бог даст». Тогда же Изяслав послал сказать брату своему Ростиславу в Смоленск; «Брат! Давыдовичи крест нам целовали и думу думали идти вместе на дядю нашего; но все обманывали, хотели убить меня; бог и сила крестная объявили их умысел; а теперь уже, брат, где было мы думали идти на дядю, то уже не ходи, ступай сюда ко мне; а там наряди новгородцев и смольнян, пусть сдерживают Юрия, и к присяжникам своим пошли, в Рязань и всюду». Распорядившись насчет брата Ростислава, Изяслав послал в Киев к другому брату, Владимиру, к митрополиту Климу и к Лазарю тысяцкому, чтоб они созвали киевлян на двор к св. Софии, и пусть там посол его скажет народу княжеское слово и объявит обман Черниговских. Киевляне сошлись все от мала до велика, и когда стали на вече, то посол Изяславов начал говорить им: «Князь ваш вам кланяется и велел вам сказать: я вам прежде объявлял, что задумал с братом Ростиславом и Давыдовичами идти на дядю Юрия, и звал вас с собою в поход; но вы мне тогда сказали, что не можете на Владимирово племя рук поднять, на Юрия, а на Ольговичей одних пошли бы и с детьми; так теперь вам объявляю: Давыдовичи и Всеволодич Святослав, которому я много добра сделал, целовали тай ком от меня крест Святославу Ольговичу, послали к Юрию, а меня хотели или схватить, или убить за Игоря; но бог меня заступил и крест честной, что ко мне целовали. Так теперь. братья киевляне, чего сами хотели, что мне обещали, то и сделайте: ступайте ко мне к Чернигову на Ольговичей, сбирайтесь все от мала до велика: у кого есть конь, - тот на коне, у кого нет, - тот в лодье. Ведь они не меня одного хотели убить, но и вас всех искоренить». Киевляне отвечали на это: «Ради, что бог сохранил тебя нам от большей беды, идем за тобою и с детьми». Но в это самое время кто-то из толпы сказал: «По князе-то мы своем пойдем с радостию; но прежде надобно вот о чем промыслить: как прежде при Изяславс Ярославиче злые люди выпустили из заточения Всеслава и поставили князем себе, и за то много зла было нашему городу; а теперь Игорь, враг нашего князя и наш, не в заточении, а в Федоровском монастыре; убьем его и пойдем к Чернигову за своим князем; покончим с ними». Народ, услыхавши это, бросился к Федоровскому монастырю. Напрасно говорил им князь Владимир: «Брат мой не велел вам этого делать, Игоря стерегут крепко; пойдем лучше к брату, как он нам велел». Киевляне отвечали ему: «Мы знаем, что добром не кончить с этим племенем ни вам, ни нам». Митрополит также их удерживал, и Лазарь тысяцкий, и Рагуйло. Владимиров тысяцкий; но они никого не послушали и с воплем кинулись на убийство. Тогда князь Владимир сел на коня и погнал к Федоровскому монастырю; на мосту не мог он проехать за толпами народа и поворотил направо мимо Глебов двора; но этот крюк заставил его потерять время; киевляне пришли прежде него в монастырь, бросились в церковь, где Игорь стоял у обедни, и потащили его с криками: «Побейте! побейте!» В монастырских воротах встретился им Владимир; Игорь, увидав его, спросил: «Ох, брат! Куда это меня ведут?» Владимир бросился с лошади и одел Игоря своим корзном, уговаривая киевлян: «Братья мои! не делайте этого зла, не убивайте Игоря!» Но толпа не слушала, и начали бить Ольговича; несколько ударов пришлось и на долю Владимира который держался близко последнего, защищая его. Владимиру, однако, с помощью боярина Михаила удалось ввести Игоря в двор своей матери и затворить за собою ворота. Но толпа, избивши Михаила, оторвавши на нем крест с цепями, выломала ворота и, увидавши Игоря на сенях, разбила сени, стащила с них Игоря и повергла его без чувств на землю; потом привязали ему веревку к ногам и потащили с Мстиславова двора, через Бабин торжок на княж двор и там его прикончили; отсюда, положивши на дровни, повезли на Подол и бросили на торгу. Владимир, услыхав, что тело Игоря лежит на торгу, послал туда двоих тысяцких, Лазаря и Рагуйла; те приехали и сказали киевлянам: «Вы уже убили Игоря, так похороним тело его». Киевляне отвечали: «Не мы его убили; убили его Давыдовичи и Всеволодич, которые замыслили зло на нашего князя, хотели убить его обманом; но бог за нашего князя и св. София». Тогда Лазарь велел взять Игоря и положить в Михайловской церкви, в Новгородской божнице; а на другой день похоронили его в Семеновском монастыре.

      Изяслав стоял на верховьях Супоя, на границах Черниговского княжества, когда пришла к нему весть об убийстве Игоря, он заплакал и сказал дружине: «Если бы я знал, что это случится, то отослал бы его подальше и сберег бы его; теперь мне не уйти от людских речей, - станут говорить, что я велел убить его; но бог свидетель, что я не приказывал и не научал; бог рассудит дело». Дружина отвечала: «Нечего тебе заботиться о людских речах; бог знает, да и все люди знают, что не ты его убил, а братья его; крест к тебе целовали и потом нарушили клятву, хотели убить тебя». Изяслав сказал на это: «Если уже так случилось, то делать нечего, - всем нам там быть и судиться пред богом»; но все не перестал жаловаться на киевлян. Между тем война продолжалась. Изяслав, как видно, прежде всего поспешил овладеть Курском и городами по Сейму, чтоб прервать связь Черниговских с половцами: в Курске уже сидел сын его Мстислав, когда к этому городу пришел Святослав Ольгович с Глебом Юрьичем. Мстислав объявил жителям Курска, что неприятель близко; те отвечали точно так же, как прежде киевляне отвечали отцу его: «Ради биться и с детьми за тебя против Ольговичей; но на племя Владимирово, на Юрьевича, не можем поднять рук».

      Услыхав такой ответ, Мстислав уехал к отцу, а жители Курска послали к Глебу Юрьевичу я взяли у него себе посадника; как видно, Ольгович уступил и Глебу ту самую волость, т. е. Курск с Посемьем, которую прежде отдал брату его Ивану; вот почему Глеб посадил своих посадников также по рекам Сейму и Вырю, где заключил союз со многими половецкими ордами. Впрочем, некоторые города по Вырю остались верны Изяславу, несмотря на угрозы Черниговских, что они отдадут их в плен половцам; один из этих городов, Вьяхань, с успехом выдержал осаду; другой - Попашь был взят. Услыхав о движении Черниговских и Юрьевича, Изяслав собрал большое войско, полки дяди Вячеслава и волынские, и пошел к Переяславлю, где пришла к нему весть от брата Ростислава, что тот уже на походе: «Подожди меня, велел сказать ему Ростислав: я Любеч пожег, много воевал и зла Ольговичам много наделал; сойдемся вместе и посмотрим, что нам дальше делать». Получив эту весть, Изяслав пошел потихоньку, поджидая брата, и стал на урочище Черная Могила, куда пришел к нему Ростислав с полками смоленскими. Оба брата стали думать с дружиною и черными клобуками, куда бы им пойти теперь. Ростислав говорил: «Теперь бог нас соединил в одном месте, а тебя избавил от великой беды: так медлить нам нечего, пойдем прямо к ним, где будет ближе, и как нас с ними бог рассудит». Мнение было принято, и князья пошли на Сулу. Когда в стане черниговских князей узнали, что Изяслав идет на них, то большая часть половцев покинула ночью стан и ушла в степь; оставленные союзниками Давыдовичи и Ольговичи пошли к Чернигову; Изяслав хотел пересечь им дорогу у города Всеволожа, но уже не застал здесь Черниговских: они прошли Всеволож. Мстиславичи не пошли за ними дальше, но взяли на щит (разграбили) Всеволож, в котором находились тогда жители из двух других городов, как видно, менее укрепленных: мы уже видели этот обычай на Украйне, по которому вдруг города пустели при вести о приближении неприятеля. Когда в других городах узнали, что Всеволож взят, то и они вдруг опустели: жители их бросились бежать к Чернигову; Мстиславичи послали за ними в погоню и некоторых перехватили, а другие ушли; пустые города Изяслав велел зажечь. Только жители города Глебля не успели убежать и счастливо отбились от Мстиславичей, которые пошли оттуда в Киев, сказавши дружине своей - киевлянам и смольнянам: «Собирайтесь все; когда реки установятся, тогда пойдем к Чернигову, и как нас с ними бог управит». Поживши весело некоторое время в Киеве, Мстиславичи решили разлучиться; Изяслав говорил Ростиславу: «Брат! Тебе бог дал верхнюю землю: ты там и ступай против Юрия; там у тебя смольняне, новгородцы и другие присяжники, удерживай с ними дядю; а я здесь останусь и буду управляться с Ольговичами и Давыдовичами». Ростислав отправился в Смоленск.

      Когда реки стали, то Черниговские начали наступательное движение: они послали дружину свою с половцами и повоевали места на правом берегу Днепра; а союзник их Глеб Юрьевич занял Городец-Остерский, принадлежавший прежде отцу его. Изяслав послал звать его к себе в Киев, и Глеб сначала было обещался приехать, но потом раздумал, потому что вошел в сношения с переяславцами, часть которых была почему-то недовольна Изяславом или сыном его Мстиславом, княжившим у них, и звала Глеба, обещаясь предать ему город. Глеб немедленно пошел на их зов; на рассвете, когда Мстислав с дружиною еще спал, пригнали к нему сторожа и закричали: «Вставай, князь! Глеб пришел на тебя!» Мстислав вскочил, собрал дружину и выступил из города против Юрьича; оба, увидав друг друга, не решились вступить в битву; Глеб стоял до утра другого дня и возвратился; Мстислав же, соединясь с остальною дружиною и переяславцами, погнался за ним, настиг, захватил часть его войска; но самому Глебу удалось уйти в Городец. Изяслав. услыхав об этих попытках против Переяславля, собрал дружину, берендеев и пошел к Городцу; Юрьич послал объявить об этом в Чернигов: «Идет на меня Изяслав, помогите мне!» - велел он сказать тамошним князьям; а между тем Изяслав пришел и осадил Городец; не видя ниоткуда помощи, Юрьич чрез три дня поклонился Изяславу и помирился с ним, как видно, тот оставил за ним отцовский город. Но Глеб не был за это ему благодарен: как скоро Изяслав возвратился в Киев, он опять послал сказать Черниговским. «Я поневоле целовал крест Изяславу: он обступил меня в городе, а от вас не было помощи; но теперь опять хочу быть вместе с вами». В 1148 году Изяслав, наконец, собрал всю свою силу, взял полк у дяди Вячеслава и полк владимирский, призвал отряд венгров на помощь, соединился с берендеями, перешел Днепр и стал в осьми верстах от Чернигова. Три дня стоял он под городом, дожидаясь, не выйдут ли Ольговичи и Давыдовичи на битву, но никто не выходил; а он между тем пожег все их села. Наскучив дожидаться, Изяслав стал говорить дружине: «Вот мы села их пожгли все, именье взяли, а они к нам не выходят; пойдем лучше к Любечу, где у них вся жизнь». Когда Изяслав подошел к Любечу, то Давыдовичи и Ольговичи с рязанскими князьями и половцами явились также сюда, и оба войска стали друг против друга по берегам реки; Изяслав выстроил войско и пошел было против Черниговских, но река помешала; только стрельцам с обеих сторон можно было стреляться через нее. Ночью пошел сильный дождь, и Днепр начал вздуваться. Тогда Изяслав начал говорить дружине и венграм: «Здесь эта река мешает биться, а там Днепр разливаются: пойдем лучше за Днепр». Только что успели перейти Днепр, как на другой день лед тронулся; Изяслав дошел благополучно до Киева, но венгры обломились на озере и несколько их потонуло.

      Несмотря, однако, на то, что поход Изяслава, предпринятый с такими большими сборами, кончился, по-видимому, ничем, Черниговские не могли долго вести борьбы: опустошая села их, Изяслав действительно отнимал у них всю жизнь, по тогдашнему выражению: нечем было содержать дружины, нечем было платить половцам; жители городов неохотно помогали князьям в их усобицах; Юрий ограничился только присылкою сына, сам не думал идти на юг, а без него силы Черниговских вовсе не были в уровень с силами Мстиславичей. В таких обстоятельствах они послали сказать Юрию: «Ты крест целовал, что пойдешь с нами на Изяслава, и не пошел; а Изяслав пришел, за Десною города наши пожег и землю повоевал; потом в другой раз пришел к Чернигову и села наши пожег до самого Любеча и всю жизнь нашу повоевал; а ты ни к нам не пошел, ни на Ростислава не наступил; теперь если хочешь идти на Изяслава, так ступай, и мы с тобою; если же не пойдешь, то мы будем правы в крестном целовании: нельзя нам одним гибнуть от рати». Не получив от Юрия благоприятного ответа, они обратились к Изяславу Мстиславичу с мирными предложениями, послали сказать ему: «То бывало и прежде при дедах и при отцах наших: мир стоит до рати, а рать до мира; не жалуйся на нас, что мы первые встали на рать: жаль было нам брата нашего Игоря; мы того только и хотели, чтоб ты выпустил его; а так как теперь он убит, пошел к богу, где и всем нам быть, то бог всех нас и рассудит, а здесь нам до каких пор губить Русскую землю? Чтоб нам уладиться?» Изяслав отвечал им: «Братья! Доброе дело христиан блюсти; но вы все вместе советовались, так и я пошлю к брату Ростиславу, подумаем и тогда пришлем ответ». Немедленно отправил Изяслав послов к брату с такими словами: «Присылали ко мне братья - Давыдовичи, Святослав Ольгович и Святослав Всеволодович: мира просят; а я с тобою хочу посоветоваться, как нам обоим будет годно; хочешь мира? Хотя они и зло нам сделали, но теперь мира просят у нас; но если хочешь войны, - скажи, как хочешь, я на тебя во всем полагаюсь». Уже из этих слов Ростислав мог понять, что сам старший брат хочет мира, и потому велел отвечать ему: «Брат! Кланяюсь тебе; ты меня старше, ты, как хочешь, так и делай, а я всюду готов с тобою; но если ты уже мне делаешь такую честь, спрашиваешь моего совета, то я бы так думал: ради русских земель и ради христиан - мир лучше; они встали на рать, но что взяли? А теперь, брат, ради христиан и всей Русской земли помирись, если только обещают, что за Игоря всякую вражду отложат и вперед не задумают сделать с тобою того, что хотели прежде сделать; если же не перестанут злобиться за Игоря, то лучше с ними воевать, как бог управит». Получив этот ответ, Изяслав послал к Черниговским епископа белгородского Феодора и печерского игумена Феодосия с боярами сказать им: «Вы мне крест целовали, что вам брата Игоря не искать, но клятву свою нарушили и много наделали мне досад; но теперь я вое это забываю для Русской земли и христиан; если вы сами ко мне прислали просить мира и раскаиваетесь в том, что хотели сделать, то целуйте крест, что отложите всякую вражду за Игоря и не задумаете вперед того, что прежде хотели сделать со мною». Черниговские поклялись отложить вражду за Игоря, блюсти Русскую землю, быть всем за один брат; Курск с Посемьем остались за Владимиром Давыдовичем.

      В это время явился к Изяславу старший из сыновей Юрия, Ростислав, которого мы видели в Новгороде; Ростислав объявил, что он рассорился с отцом, который не хотел дать ему волости в Суздальской земле, и потому он пришел к Изяславу с поклоном: «Отец меня обидел, - говорил Юрьевич киевскому князю, - волости мне не дал: и вот я пришел сюда, поручивши себя богу да тебе, потому что ты старше всех нас между внуками Владимира; хочу трудиться за Русскую землю и подле тебя ездить». Изяслав отвечал ему: «Всех нас старше отец твой, но он не умеет с нами жить; а мне дай бог вас, братью свою всю и весь род свой иметь в правду, как душу свою; если отец тебе волости не дал, так я тебе даю». И дал ему те пять городов, которые прежде держал Святослав Всеволодич; кроме того, Ростислав получил Городец-Остерский, где Изяслав не хотел видеть брата его Глеба, которому послал сказать: «Ступай к Ольговичам; ты к ним пришел, так пусть тебе и дадут волость». У этого Городца Остерского съехался осенью Изяслав Мстиславич с Давыдовичами; Ростислав Юрьевич приехал вместе с киевским князем; Ольговичи - ни дядя, ни племянник - не приехали. Изяслав сказал Давыдовичам: «Вот брат Святослав и племянник мой не приехали, а вы все клялись мне, что, кто будет до меня зол, на того вам быть вместе со мною; дядя мой Юрий из Ростова обижает мой Новгород, дани у новгородцев поотнимал, по дорогам проезду им нет; хочу пойти и управиться с ним либо миром, либо ратью; а вы крест целовали, что будете вместе со мною». Владимир Давыдович отвечал: «Это ничего, что брат Святослав и племянник твой не приехали, все равно мы здесь; а мы все клялись, что, где твои будут обиды, там нам быть с тобою». Князья уладились, что, как скоро лед станет на реках, идти на Юрия к Ростову: Изяслав пойдет из Смоленска, а Давыдовичи и Ольгович - из земли вятичей, и всем сойтись на Волге. После ряду князья весело пообедали вместе и разъехались, Возвратясь в Киев, Изяслав сказал Ростиславу Юрьичу: «Ступай в Бужск и побудь там, постереги Русскую землю, пока я схожу на отца твоего и помирюсь с ним или как-нибудь иначе с ним управлюсь».

      В Киеве оставил Изяслав брата Владимира, в Переяславле - сына Мстислава и пошел в Смоленск к брату Ростиславу, куда велел полкам идти за собою. В Смоленске Мстиславичи провели вместе время весело, пируя с дружиною и смольнянами, дарили друг друга богатыми дарами: Изяслав дарил Ростислава товарами, которые идут из Русской земли и из всех царских (греческих) земель, а Ростислав Изяслава - товарами, которые шли из верхних (северных) земель и от варягов. Готовясь к войне, братья пытались, однако, кончить дело мирными переговорами и отправили посла к дяде Юрию; но тот вместо ответа задержал посла. Тогда, приказавши брату Ростиславу идти с полками по Волге и дожидаться при устье Медведицы, Изяслав пошел с небольшою дружиною в Новгород. Новгородцы, услыхав, что Изяслав идет к ним, сильно обрадовались и вышли к нему навстречу, одни - за день, другие - за три дня пути от города. В это время княжил в Новгороде уже не брат Изяславов Святополк, но сын Ярослав; Изяслав велел им поменяться волостями, вывел Святополка во Владимир-Волынский из Новгорода «злобы его ради», как говорит новгородский летописец. В воскресенье въехал Изяслав в Новгород с великою честию; встречен был сыном Ярославом и боярами и поехал с ними к св. Софии к обедне; после обедни князья послали подвойских и биричей кликать клич по улицам, звать к князю на обед всех от мала до велика; обедали весело, и с честью разошлись по домам. На другой день, в понедельник, послал Изяслав на Ярославов двор, велел звонить к вечу, и когда сошлись новгородцы и псковичи на вече, то он сказал им: «Братья! Сын мой и вы присылали ко мне жаловаться, что дядя мой Юрий обижает вас; и вот я, оставя Русскую землю, пришел сюда на него, для вас, ради ваших обид; думайте, гадайте, братья, как на него пойти и как - мириться ли с ним, или ратью покончить дело?» Народ отвечал: «Ты наш князь, ты наш Владимир, ты наш Мстислав: рады с тобою идти всюду мстить за свои обиды; пойдем все; только одни духовные останутся бога молить». И в самом деле, новгородцы собрали в поход всю свою волость, пошли псковичи и корела. Пришедши на устье Медведицы, Изяслав ждал брата Ростислава четыре дни; потом, когда Ростислав пришел с полками русскими и смоленскими, то все вместе пошли вниз по Волге, пришли к городу Константинову на устье большой Нерли и, не получая вестей от Юрия, стали жечь его города и села и воевать по обеим сторонам Волги; оттуда пошли к Угличу и потом на устье Мологи. Здесь получили они весть, что Владимир Давыдович и Святослав Ольгович стоят в земле вятичей, ожидая, что будет между Юрием и Изяславом, и не идут к устью Медведицы, как обещали; Изяслав сказал при этом брату: «Пусть их к нам нейдут; был бы с нами бог», и отпустил новгородцев и русь воевать к Ярославлю; когда те возвратились с большою добычею, то уже стало тепло, была Вербная неделя, вода на Волге и Мологе поднялась по брюхо лошади; оставаться долее было нельзя, и Мстиславичи пошли назад: Ростислав - в Смоленск, а Изяслав - в Новгород и оттуда в Киев; из дружины русской одни пошли с Ростиславом, а другие - куда кому угодно: этот поход стоил Ростовской земле 7000 жителей, уведенных в плен войсками Мстиславичей (1149 г.).

      В Киеве ждали Изяслава неприятные вести: бояре донесли ему на Ростислава Юрьича, будто тот много зла замыслил, подговорил против него берендеев и киевлян; если бы бог помог его отцу, то он приехал бы в Киев, взял Изяславов дом и семью: «Отпусти его к отцу, говорили бояре князю, это твой враг, держишь его на свою голову». Изяслав немедленно послал за Юрьевичем, и когда тот приехал, то пришли к нему Изяславовы бояре и сказали от имени своего князя: «Брат! Ты пришел ко мне от отца, потому что отец тебя обидел, волости тебе не дал; я тебя принял как брата и волость тебе дал, чего и родной отец тебe не дал, да еще велел Русскую землю стеречь; а ты, брат, за это хотел, если бы отцу твоему бог помог, въехать в Киев, взять мой дом и семью!» Ростислав велел отвечать ему: «Брат и отец! Ни на уме, ни на сердце у меня того не было; если же кто донес на меня тебе, князь ли который, то я готов с ним переведаться; муж ли который из христиан или поганых, то ты старше меня, ты меня с ним и суди». Изяслав велел сказать ему на это: «Суда у меня ты не проси; я знаю, ты хочешь меня поссорить с христианами или с погаными; ступай-ка к отцу своему». Ростислава посадили в барку только с четырьмя отроками и отправили вверх по Днепру; дружину его взяли, а именье отняли. Ростислав, пришедши к отцу в Суздаль, ударил перед ним челом и сказал «Я слышал, что хочет тебя вся Русская земля и черные клобуки; жалуются, что Изяслав и их обесчестил, ступай на него». Эти слова могут показывать, что донос на Ростислава был основателен, что Ростислав сносился с недовольными или, по крайней мере, они сносились с ним. Юрия сильно огорчил позор сыновний; он сказал: «Так ни мне, ни детям моим нет части в Русской земле!» Собрал силу свою, нанял половцев и выступил в поход на племянника. Это решение можно объяснить и не одним гневом на позорное изгнание сына: мы видели, как медленно, нерешительно действовал до сих пор Юрий, несмотря на то что мог надеяться на успех, будучи в союзе с Черниговскими; теперь же мог он спешить на юг в полной уверенности, что найдет там более сильных союзников, после того как Ростислав обстоятельно уведомил его о неудовольствии граждан и варварского пограничного народонаселения на Изяслава, если даже предположим, что сам Ростислав и не был главным виновником этого неудовольствия.

      Как бы то ни было, Юрий был уже в земле вятичей, когда Владимир Давыдович черниговский прислал сказать Изяславу: «Дядя идет на тебя, приготовляйся к войне». Изяслав стал собирать войско и вместе с Давыдовичами отправил послов в Новгород-Северский к Святославу Ольговичу напомнить ему о договоре. Святослав не дал послам сначала никакого ответа и задержал на целую неделю, приставив сторожей к их шатрам, чтобы никто не приходил к ним; а сам между тем послал спросить Юрия: «Вправду ли ты идешь? Скажи наверное, чтоб мне не погубить понапрасну своей волости». Юрий велел отвечать ему: «Как мне не идти вправду? Племянник приходил на меня, волость мою повоевал и пожег, да еще сына моего выгнал из Русской земли, волости ему не дал, осрамил меня; либо стыд этот с себя сложу, за землю свою отомщу и честь свою добуду, либо голову сложу». Получив от Юрия такой ответ, Святослав не хотел прямо нарушить клятвы, данной прежде Изяславу, и, чтобы найти предлог, велел сказать ему чрез его же послов: «возврати мне братнино имение, тогда буду с тобою». Изяслав немедленно отвечал ему: «Брат! Крест честный ты целовал ко мне, что вражду всякую за Игоря и именье его отложишь; а теперь, брат, ты опять вспомнил об этом, когда дядя идет на меня? Либо соблюди клятву вполне, будь со мною, а не хочешь, так ты уже нарушил крестное целование. Я без тебя и на Волгу ходил, да разве мне худо было? Так и теперь - был бы со мною бог, да крестная сила». Святослав соединился с Юрием; они послали и к Давыдовичам звать их на Изяслава; но те отвечали Юрию: «Ты клялся быть с нами, а между тем Изяслав пришел, землю нашу повоевал и города наши пожег; теперь мы целовали крест к Изяславу: не можем душою играть».

      Юрий, видя, что Давыдовичи не хотят быть с ним, пошел на старую Белувежу и стоял там месяц, дожидаясь половцев и покорения от Изяслава; но, не получив от последнего никакой вести, пошел к реке Супою, Сюда приехал к нему Святослав Всеволодич, поневоле, как говорит летописец, не желая отступить от родного дяди, Святослава Ольговича; сюда же пришло к Юрию и множество половцев диких. Тогда Изяслав послал в Смоленск сказать брату Ростиславу: «Мы с тобой уговорились, что когда Юрий минует Чернигов, то тебе идти ко мне; теперь Юрий Чернигов уже миновал: приходи, посмотрим оба вместе, что нам бог даст». Ростислав двинулся с полками к брату; а Юрий подступил к Переяславлю, все дожидаясь, что тут по крайней мере Изяслав пришлет к нему с поклоном. Но тот не хотел кланяться дяде: «Если б он пришел только с детьми, - говорил он, - то взял бы любую волость; но когда привел на меня половцев и врагов моих Ольговичей, то хочу с ним биться». Из этих слов ясно видно, что Изяслав придумывал только предлоги; предлоги были нужны, потому что киевляне не хотели сражаться с сыном Мономаховым и теперь, как прежде: если б даже и не было на юге того неудовольствия на Изяслава, о котором объявлял отцу Ростислав Юрьевич, то и тогда трудно было киевлянам поднять руки на Юрия, во-первых, как на сына Мономахова, во-вторых, как на дядю, старшего, который по общему современному сознанию имел более права, чем Изяслав; притом же киевляне до сих пор не имели сильных причин враждовать против Юрия и потому говорили Изяславу: «Мирись, князь, мы нейдем». Изяслав все уговаривал их: «Пойдемте со мною; ну хорошо ли мне с ним мириться, когда я не побежден, когда у меня есть сила?» Киевляне пошли, наконец, но, разумеется, неохотно, что не могло предвещать добра Изяславу, хотя силы его и были значительны: к нему пришел Изяслав Давыдович на помощь, пришел и брат Ростислав с большим войском. Изяслав решился перейти Днепр и приблизиться к Переяславлю, под которым и встретился с дядиными полками; передовые отряды - черные клобуки и молодая дружина Изяславова - имели дело с половцами Юрия и отогнали их от города; когда же сошлись главные полки, то целый день стояли друг против друга; только стрельцы с обеих сторон бились между ними; а в ночь Юрий прислал сказать племяннику: «Брат! ты на меня приходил, землю мою повоевал и старшинство снял с меня; а теперь, брат и сын, ради Русской земли и христиан не станем проливать христианской крови, но дай мне посадить в Переяславле сына своего, а ты сиди себе, царствуя в Киеве; если же не хочешь так сделать, то бог нас рассудит». Изяславу не понравилось это предложение, он задержал посла и вывел все войско свое из города в поле.

      На другой день, когда он отслушал обедню в Михайловской церкви и уже хотел выйти из нее, епископ Евфимий со слезами стал упрашивать его: «Князь! помирись с дядею: много спасения примешь от бога и землю свою избавишь от великой беды». Но Изяслав не послушался; он надеялся на множество войска и отвечал епископу: «Своею головою добыл я и Киев и Переяславль», и выехал из города. Опять до самых вечерен стояли противные полки друг против друга, разделенные рекою Трубежом; Изяслав с братьями, Ростиславом и Владимиром, и с сыновьями, Мстиславом и Ярополком, созвал бояр и всю дружину и начали думать, переправиться ли первым за Трубеж и ударить на Юрия. Мнения разделились: одни говорили Изяславу: «Князь! не переправляйся за реку; Юрий пришел отнимать твои земли, трудился, трудился и до сих пор ни в чем не успел и теперь уже оборотился назад, в ночь непременно уйдет; а ты, князь, не езди за ним». Другие говорили противное: «Ступай, князь! Бог тебе отдает врага в руки, нельзя же упускать его». К несчастию, Изяслав прельстился последним мнением, выстроил войско и перешел реку. В полдень на другой день переметчик поскакал из войска Юрьева, оттуда погнались за ними; сторожа Изяславовы переполошились, закричали: «Рать!», и Мстиславичи повели полки свои вперед; Юрий с Ольговичами, увидав это движение, также пошли к ним навстречу и, пройдя вал, остановились; остановились и Мстиславичи, и опять дело кончилось одною перестрелкою, потому что когда наступил вечер, то Юрий оборотил полки и пошел назад в свой стан. Изяслав опять начал думать с братьями и дружиною, и опять мнения разделились: одни говорили: «Не ходи, князь! пусти их в стан; теперь верно, что битвы не будет»; но другие говорили: «Уже они бегут перед тобою; ступай скорее за ними!» И на этот раз Изяслав принял последнее мнение и двинулся вперед; тогда Юрий с Ольговичами возвратились и устроили войска: сыновей своих Юрий поставил по правую, Ольговичей - по левую сторону. На рассвете 23-го августа полки сошлись, и началась злая сеча: первые побежали поршане (жители городов поросских, к которым должно относить и черных клобуков), за ними Изяслав Давыдович, а за Давыдовичем и киевляне; переяславцы изменили: мы видели, что они и прежде сносились с сыном Юрьевым, теперь снеслись с отцом и во время битвы не вступили в дело, крича: «Юрий нам князь свой, его было нам искать издалека». Видя измену и бегство, дружины Мстиславичей смеялись: в начале дела Изяслав с дружиною схватился с Святославом Ольговичем и с половиною полка Юриева, проехал сквозь них и, будучи уже за ними, увидал, что собственные полки его бегут; тут он побежал и сам, переехал Днепр у Канева и сам-третей явился в Киев. Измена переяславцев и бегство поршан всего лучше показывают справедливость известия, принесенного отцу Ростиславом Юрьичем; да и, кроме того. несчастный исход битвы для Изяслава можно было предвидеть: этот князь вступил в борьбу за свои личные права против всеобщего нравственного убеждения; киевляне, уступая этим личным правам, пошли за сыном Мстиславовым против Юрия, но пошли неохотно, с видимым колебанием, с видимою внутреннею борьбою, а такое расположение не могло дать твердости и победы. На другое утро Юрий вошел в Переяславль и, пробыв здесь три дня, отправился к Киеву и стал против Михайловского монастыря, по лугу. Мстиславичи объявили киевлянам: «Дядя пришел; можете ли за нас биться?» Те отвечали: «Господа наши князья! Не погубите нас до конца: отцы наши, и братья и сыновья одни взяты в плен, другие избиты и оружие с них снято, возьмут и нас в полон; поезжайте лучше в свою волость; вы знаете, что нам с Юрием не ужиться; где потом увидим ваши стяги, будем готовы с вами». Услыхав такой ответ, Мстиславичи разъехались: Изяслав - во Владимир, Ростислав - в Смоленск; а дядя их Юрий въехал в Киев; множество народа вышло к нему навстречу с радостью великою, и сел он на столе отца своего, хваля и славя бога, как говорит летописец. Прежде всего Юрий наградил своего союзника - Святослава Ольговича: он послал в Чернигов за Владимиром Давыдовичем и велел ему отдать Святославу Курск с Посемьем, а у Изяслава Давыдовича Ольгович взял землю южных дреговичей. Потом Юрий нача раздавать волости сыновьям своим: старшего сына Ростислава посадил в Переяславле, Андрея - в Вышгороде, Бориса - в Белгороде, Глеба - в Каневе, Василька - в Суздале.

      Между тем Изяслав Мстиславич, приехав во Владимир, послал за помощью к родне своей - королю венгерскому, князьям польским и чешским, прося их, чтоб сели на коней сами и пошли к Киеву, а если самим нельзя, то чтоб отпустили полки свои с меньшею братиею или с воеводами. Король венгерский Гейза II сначала отказался, велел сказать Изяславу: «Теперь у меня рать с императором греческим, когда буду свободен, то сам пойду к тебе на помощь или полки свои отпущу». Польские князья велели отвечать: «Мы недалеко от тебя; одного брата оставим стеречь свою землю, а вдвоем к тебе поедем»; чешский князь также отвечал, что сотов сам идти с полками. Но Изяславу было мало одних обещаний; он опять отправил послов в Венгрию, Польшу и Богемию с большими дарами; послы должны были говорить князьям: «Помоги вам бог за то, что взялись мне помогать; садитесь, братья, на коней с рождества Христова». Те обещались, и король венгерский послал десятитысячный вспомогательный отряд, велев сказать Изяславу: «Отпускаю к тебе полки свои, а сам хочу идти на галицкого князя, чтоб не дать ему на тебя двинуться; ты между тем управляйся с теми, кто тебя обидел; когда у тебя войско истомится, то я пришлю новое, еще больше, или и сам сяду на коня»; Болеслав польский сам поехал с братом Генрихом, а Мечислава оставил стеречь землю от пруссов. Между тем Изяслав, приготовляясь к войне и зная теперь, как трудно идти против общего убеждения в правах дядей пред племянниками, обратился к старику Вячеславу, который сидел тогда в Пересопнице, и послал сказать ему: «Будь мне вместо отца, ступай, садись в Киеве, а с Юрием не могу жить; если же не хочешь принять меня в любовь и не пойдешь в Киев на стол, то я пожгу твою волость». Вячеслав испугался угроз и послал сказать брату Юрию: «Венгры уже идут; польские князья сели на коней; сам Изяслав готов выступить: либо мирись с ним, дай ему, чего он хочет, либо приходи ко мне с полками, защити мою волость; приезжай, брат, посмотрим на месте, что нам бог даст - добро или зло; а если, брат, не поедешь, то на меня не жалуйся». Юрий собрал свое войско и выступил из Киева с дикими половцами; а Изяслав с своими союзниками двинулся из Владимира. В Пересопницу к Вячеславу собрались сперва племянники его - Ростислав и Андрей Юрьичи, потом пришел сам Юрий, Владимирко галицкий прислал свои полки, сам также подвинулся к границе и тем напугал поляков и венгров; страх польских князей еще увеличился, когда они получили весть от брата, что пруссы идут на их землю. Изяславу эта весть была очень не по сердцу, потому что поляки не могли теперь оставаться долее; положено было от имени союзных князей послать к Вячеславу и Юрию с такими словами: «Вы нам всем вместо отцов; теперь вы заратились с своим братом и сыном Изяславом, а мы по боге все христиане, братья между собою, и нам всем надобно быть вместе заодно; так мы хотим, чтоб вы уладились с своим братом и сыном Изяславом, вы бы сидели в Киеве - сами знаете, кому из вас приходится там сидеть, а Изяславу пусть останется Владимир да Луцк, и что еще там его городов, да пусть Юрий возвратит новгородцам все их дани». Вячеслав и Юрий велели отвечать им: «Бог помоги нашему зятю королю. и нашему брату Болеславу, и нашему сыну Генриху за то, что между нами добра хотите; но если вы велите нам мириться, то не стойте на нашей земле, животов наших и сел не губите; но пусть Изяслав идет в свой Владимир, и вы все ступайте также в свои земли; тогда мы будем ведаться с своим братом и сыном Изяславом», Союзники поспешили исполнить это требование, разъехались в свои земли, а Мономаховичи начали улаживаться с племянником; дело остановилось за тем, что Изяслав непременно хотел возвращения всех даней новгородцам, на что Юрий никак не соглашался: особенно уговаривал его не мириться Юрий Ярославич, правнук Изяслава I, которого имя мы уже раз прежде встретили: неизвестно, был ли этот Юрий обижен как-нибудь Изяславом или просто думал найти свою выгоду в изгнании Мстислави чей из Волыни. Как бы то ни было, дядя Юрий слушался его советов, тем более что теперь союзники Изяславовы ушли, и ему казалось, что нетрудно будет управиться с племянником: «Прогоню Изяслава, возьму всю его волость», говорил он и двинулся с братом Вячеславом и со всеми своими детьми к Луцку. Двое старших сыновей его, Ростислав и Андрей, шли вперед с половцами и остановились ночевать у Муравицы; вдруг ночью половцы от чего-то переполошились и побежали назад; но Андрей Юрьич, который находился напереди, не испугался и устоял на своем месте, не послушался дружины, которая говорила ему: «Что это ты делаешь, князь! Поезжай прочь, осрамимся мы». Дождавшись рассвета и видя, что все половцы разбежались, Андрей отступил к Дубну к братьям и половцам, ожидавшим подмоги от Юрия; потом, услыхав, что Юрий идет, подступили все к Луцку, где затворился брат Изяславов, Владимир. Когда они приближались к городу, то из ворот его вышел отряд пехоты и начал с ними П1ер1естреливаться; остальные Юрьичи никак не думали, что Андрей захочет ударить на эту пехоту, потому что и стяг его не был поднят: не величав был Андрей на ратный чин, говорит летописец, искал он похвалы от одного бога; и вот вдруг он въехал прежде всех в неприятельскую толпу, дружина его за ним, и началась жаркая схватка. Андрей переломил копье свое и подвергся величайшей опасности; неприятельские ратники окружили его со всех сторон; лошадь под ним была ранена двумя копьями, третье попало в седло, а со стен городских сыпались на него камни, как дождь; уже один немец хотел просунуть его рогатиною, но бог спас его. Сам Андрей видел беду и думал: «Будет мне такая же смерть, как Ярославу Святополчичу»; помолился богу, призвал на помощь св. Феодора, которого память праздновалась в тот день, вынул меч и отбился. Отец, дядя и все братья обрадовались, увидя его в живых, а бояре отцовские осыпали его похвалами, потому что он дрался храбрее всех в том бою. Конь его, сильно раненый, только успел вынести своего господина и пал; Андрей велел погребсти его над рекою Стырем. Шесть недель потом стоял Юрий у Луцка; осажденные изнемогли от недостатка воды; Изяслав хотел идти к ним на помощь из Владимира, но галицкий князь загородил ему дорогу. Однако последнему, как видно, хотелось продолжения борьбы между Мономаховичами, а не окончательного торжества одного соперника над другим; ему выгоднее было, чтоб соседняя Владимирская волость принадлежала особому князю; вот почему когда Изяслав прислал сказать ему: «Помири меня с дядею Юрием, я во всем виноват перед богом и перед ним», то Владимирко стал просить Юрия за Изяслава. Юрий Ярославич и старший сын Юрия Долгорукого, Ростислав, питавший ненависть к Изяславу за изгнание из Руси, не давали мириться; но второй Юрьич, Андрей, взял сторону мира и начал говорить отцу: «Не слушай Юрия Ярославича, помирись с племянником, не губи отчины своей». Вячеслав также хлопотал о мире; у этого были свои причины: «Брат, - говорил он Юрию, - мирись; ты, не помирившись, прочь пойдешь, а Изяслав мою волость пожжет!» Юрий, наконец, согласился на мир: племянник уступил ему Киев, а он возвратил ему все дани новгородские. Изяслав приехал к дядьям в Пересопницу, и здесь уговорились возвратить друг другу все захваченное после переяславской битвы как у князей, так и у бояр их. После этого Юрий возвратился в Киев и хотел было уступить этот стол по старшинству Вячеславу, но бояре отсоветовали ему: «Брату твоему не удержать Киева, - говорили они, - не достанется он ни тебе, ни ему». Тогда Юрий вывел из Вышгорода сына своего Андрея и посадил там Вячеслава.

      Между тем (1150 г.) Изяслав отправил бояр своих и тиунов искать в Киеве у Юрия именья и стад, пограбленных на войне; бояре также поехали отыскивать свое: одни - сами, другие послали тиунов своих; но когда посланные опознали свое и начали требовать его назад, то Юрий не отдал, и возвратились они ни с чем к Изяславу. Тот послал к дядьям с жалобою: «Исполните крестное целование, а не хотите, так я не могу оставаться в обиде». Дядья не отвечали, и Мстиславич снова вооружился, призываемый, как говорят, киевлянами. В Пересопнице сидел в это время вместо Вячеслава сын Юрия Глеб, который стоял тогда выше города на реке Стубле в шатрах; Изяслав неожиданно пришел на него; взял стан, дружину, лошадей; Глеб едва успел убежать в город и послал с поклоном к Изяславу: «Как мне Юрий отец, так мне и ты отец, и я тебе кланяюсь; ты с моим отцом сам ведаешься, а меня пусти к отцу и клянись богородицей, что не схватишь меня, а отпустишь к отцу, - так я к тебе сам приеду и поклонюсь». Изяслав поклялся и велел сказать ему: «Вы мне свои братья, об вас и речи нет; обижает меня отец твой и с нами не умеет жить». Угостив Глеба обедом, Изяслав отправил его с сыном своим Мстиславом, который, проводив его за Корческ, сказал ему: «Ступай, брат, к отцу; а эта волость отца моего и моя, по Горынь». Глеб поехал к отцу, а Изяслав вслед за ним отправился к черным клобукам, которые съехались к нему все с большою радостию. Юрий до сих пор ничего не знал о движениях Изяслава и, услыхав, что он уже у черных клобуков, побежал из Киева, переправился за Днепр и сел в своем Городке-Остерском; только что успел Юрий выехать из Киева, как на его место явился старый Вячеслав и расположился на дворе Ярославовом. Но киевляне, услыхав, что Изяслав идет к ним, вышли к нему навстречу большою толпою и сказали: «Юрий вышел из Киева, а Вячеслав сел на его место; но мы его не хотим, ты наш князь, поезжай к св. Софии, сядь на столе отцовском и дедовском». Изяслав, слыша это, послал сказать Вячеславу: «Я тебя звал на киевский стол, но ты тогда не захотел; а теперь, когда брат твой выехал, так ты садишься? Ступай теперь в свой Вышгород». Вячеслав отвечал: «Хоть убей меня на этом месте, не съеду». Изяслав выехал в Киев, поклонился св. Софии, оттуда поехал на двор Ярославов со всеми своими полками и со множеством киевлян; Вячеслав в это время сидел на сенях, и многие начали говорить Изяславу: «Князь! возьми его и с дружиною»; а другие уже начали кричать: «Подожем под ним сени»; но Изяслав остановил их: «Сохрани меня бог, - говорил он, - я не убийца своей братьи; дядя мне вместо отца, я сам пойду к нему», и, взявши с собою немного дружины, пошел на сени к Вячеславу и поклонился ему. Вячеслав встал, поцеловался с племянником, и когда оба селя, то Изяслав стал говорить: «Батюшка! Кланяюсь тебе, нельзя мне с тобою рядиться, видишь, какая сила стоит народу, много лиха против тебя замышляют; поезжай в свой Вышгород, оттуда и будем рядиться». Вячеслав отвечал: «Ты меня сам, сын, звал в Киев, а я целовал крест брату Юрию; теперь уже если так случилось, то Киев тебе, а я поеду в свой Вышгород», и, сошедши с сеней, уехал из Киева, а Изяслав сел здесь и послал сына Мстислава в Канев, велел ему оттуда добыть Переяславля. Мстислав послал на ту сторону Днепра к дружине и к варварскому пограничному народонаселению, которое называлось турпеями, перезывая их к себе. В Переяславле сидел в это время Ростислав Юрьич; он послал к отцу в Городок за помощью, и когда тот прислал к нему брата Андрея, то, оставив последнего в Переяславле, погнался за турпеями, настиг их у Днепра, перехватил и привел назад в Переяславль. Между тем Юрий соединился с Давыдовичами и Ольговичами; а с запада явился к нему на помощь сват его Владимирко галицкий. Услыхав о приближении Владимирка, Изяслав послал сказать сыну, чтоб ехал к нему скорее с берендеями, а сам с боярами поехал в Вышгород к Вячеславу и сказал ему: «Ты мне отец; вот тебе Киев и, какую еще хочешь, волость возьми, а остальное мне дай». Вячеслав сначала отвечал на это с сердцем: «А зачем ты мне не дал Киева тогда, заставил меня со стыдом из него выехать; теперь, когда одно войско идет из Галича и другое - из Чернигова, так ты мне Киев даешь». Изяслав говорил на это: «Я к тебе посылал и Киев отдавал тебе, объявлял, что с тобою могу быть, только с братом твоим Юрием мне нельзя управиться; но тебя люблю, как отца, и теперь тебе говорю: ты мне отец, и Киев твой, поезжай туда». Размягчили старика эти слова, любо ему стало, и он поцеловал крест на гробе Бориса и Глеба, что будет иметь Изяслава сыном, а Изяслав поклялся иметь его отцом; целовали крест и бояре их, что будут хотеть добра между обоими князьями, честь их беречь и не ссорить их. Изяслав поклонился св. мученикам Борису и Глебу, потом отцу своему Вячеславу и сказал ему: «Я еду к Звенигороду против Владимирка; а ты, батюшка, сам не трудись, отпусти только со мною дружину свою, сам же поезжай в Киев, коли тебе угодно». Вячеслав отвечал: «Всю дружину свою отпускаю с тобою».

      Уладивши дело с дядею, Изяслав поехал опять в Киев, ударил в трубы, созвал киевлян и пошел против Владимирка: «Кто ко мне ближе, на того и пойду прежде», - говорил он. Сначала Изяслав стал у Звенигорода; потом, слыша о приближении галичан, перешел к Тумащу, куда пришли к нему черные клобуки, затворивши жен и детей своих в городах на Поросьи. На другой день на рассвете Изяслав выстроил войско и повел его против Владимирка, который стоял у верховьев реки Ольшаницы; стрельцы начали уже перестреливаться через реку, как вдруг черные клобуки, увидав, что галичан очень много, испугались и стали говорить Изяславу: «Князь! Сила у Владимирка велика, а у тебя дружины мало; как вздумает он перейти через реку, то нам плохо придется; не погуби нас, да и сам не погибни; ты наш князь, когда силен будешь, и мы тогда с тобою, а теперь не твое время, поезжай прочь». Изяслав отвечал им: «Лучше нам, братья, помереть здесь, чем такой стыд взять на себя»; но киевляне начали то же говорить и побежали; черные клобуки бросились за ними к своим вежам; оставшись с одною дружиною, Изяслав также пошел назад в Киев. К счастию его, Владимирко никак не мог подумать, что противное войско побежало без битвы, счел это хитростию и не велел своим гнаться за Изяславом, который поэтому благополучно доехал до Киева; пострадал только задний отряд дружины, часть которого была захвачена, а другая перебита галичанами, Изяслав застал в Киеве дядю Вячеслава; потолковавши друг с другом, они сели вместе обедать, как вдруг пришла весть, что Юрий со всеми Черниговскими - у Киева, и уже множество киевлян поехали в лодках к Юрию, а другие стали перевозить его дружину на эту сторону. Видя это, Вячеслав и Изяслав сказали: «Теперь не наше время», и поехали из Киева: Вячеслав - в Вышгород, а Изяслав - во Владимир, занявши места по реке Горыне и посадивши сына Мстислава в Дорогобуже.

      На другой день Владимирко галицкий подошел к Киеву и стал у Ольговой могилы; сюда приехал к нему Юрий со всеми Черниговскими и здоровались, не сходя с коней. Введя Юрия в Киев, Владимирко объехал все святыни киевские, был и в Вышгороде у Бориса и Глеба и потом, расставшись приятельски с Юрием в Печерском монастыре, отправился назад в Галич. Услыхав об его приближении, Мстислав Изяславич бросился бежать из Дорогобужа в Луцк к дяде Святополку; Владимирко, побравши города по Горыне и отдавши их Мстиславу Юрьичу, которого взял с собою из Киева, подошел было к Луцку, но не мог взять его и ушел в Галич, а Мстислав Юрьич оотался в Пересопнице; но скоро потом Юрий отдал этот город вместе с Туровом и Пинском сыну Андрею, который и сел в Пересопнице; цель этого перемещения и предпочтения Пересопницы Турову ясна: Андрей, самый храбрый из Юрьевичей, должен был оберегать границу со стороны Волыни, откуда Юрий ждал нападения от племянника. Зимою Изяслав прислал в Пересопницу просить Андрея: «Брат! Помири меня с отцом: мне отчины нет ни в Венгрии, ни в Польше, а только в Русской земле; выпроси мне у отца волость по Горынь». Он послал в Пересопницу как будто за этим, а между тем наказал послу рассмотреть хорошенько весь наряд Андреев и как город стоит: ему уже удалось раз напасть здесь врасплох на брата Андреева Глеба, то же хотелось теперь сделать и с Андреем; но у этого было все крепко и дружина большая. Не подозревая хитрости, Андрей стал опять просить отца за Изяслава, но Юрий не хотел ничего дать племяннику; тогда Изяслав стал думать: «Дядя мне волости не дает, не хочет меня в Русской земле, а Владимир галицкий по его приказу волость мою взял, да еще сбирается придти на меня к Владимиру», и, подумав таким образом, послал брата Владимира сказать зятю своему, королю венгерскому: «Ты мне сам говорил, что Владимирке не смеет головы высунуть; но я выгнал Юрия из Киева, Юрий передо мною бегает, а Владимирко, согласившись с Ольговичами, пришел, да погнал меня из Киева; теперь, брат, исполни свое обещание, сядь на коня». Король немедленно собрал всю свою силу и сел на коня, пославши сказать Изяславу: «Я уже выступил с братом твоим Владимиром, выступай и ты; узнает Владимирко, кого затронул».

      Но у Владимирка были приятели в Венгрии; они дали ему знать, что король идет на него, и галицкий князь, бросив обоз свой у Бельза, где стоял тогда, поскакал с дружиною к Перемышлю, где уже король начал воевать. Владимирко видел, что ему нельзя бороться с венграми, и начал посылать к архиепископу да еще к двум епископам венгерским и к боярам с просьбою, чтоб уговорили короля возвратиться, не жалел золота и достиг своей цели. Король послушался подкупленных епископов и бояр и стал говорить: «Теперь уже не время воевать, реки замерзают; вот, когда реки установятся, тогда пойдем опять». Отпуская Владимира Мстиславича в Киев, король наказал ему: «Отцу моему и своему брату Изяславу поклонись и скажи ему: царь на меня греческий встает ратью, и потому этою зимою и весною нельзя мне сесть на коня для тебя; но твой щит и мой не будут розно; если мне самому нельзя, то помощь пошлю, 10000, больше ли, сколько хочешь, а летом, бог даст, в твоей воле буду, отомстим за свои обиды». Изяслав, выслушав эти речи от Владимира, отправил его назад в Венгрию. «Брат! - говорил он ему, - бог тебе помоги, что потрудился для моей и своей чести; ты был в Венгрии у зятя своего короля, ведаешь там всю мысль их и думу; так потрудиться бы тебе, брат, и теперь, поехать туда опять для моей чести и своей». Владимир отвечал: «Я, брат, этим не тягочусь; для твоей чести и для чести брата Ростислава с радостию поеду». Владимиру было наказано говорить королю: «Если царь встал ратью и тебе самому нельзя приехать ко мне, то отпусти помощь, как обещался, а мне бог поможет на Юрия, на Ольговичей и на галицкого князя; твоя обида - моя, а моя - твоя». Король отпустил с Владимиром десятитысячный отряд, с которым Изяслав и отправился опять к Киеву, потому что звали его бояре Вячеславовы, берендеи и киевляне. На дороге у Пересопницы получив весть, что Владимирко галицкий идет за ним с войском, Изяслав собрал на совет дружину. «Князь! - говорили бояре, - сам видишь, что нам пришлось плохо: ты идешь на Юрия, а сзади за тобою идет Владимир; очень трудно будет нам справиться!» Изяслав отвечал им: «Вы за мною из Русской земли вышли, сел своих и животов лишились, да и я своей дедины и отчины не могу покинуть: либо голову свою сложу, либо отчину свою добуду и ваши все животы; если нагонит меня Владимир, то, значит, бог дает мне с ним суд; встретит ли меня Юрий, и с тем суд божий вижу; как бог рассудит, так и будет».

      Отпустив брата Святополка оберегать Владимир, Изяслав пошел вперед к Дорогобужу с братом Владимиром, сыном Мстиславом, с князем Борисом городенским, внуком известного Давыда Игоревича, и с венграми. Дорогобужцы вышли к нему навстречу с крестами и поклонились; Изяслав сказал им: «Вы люди деда моего и отца, бог вам помощь». Дорогобужцы сказали на это: «С тобою, князь, чужеземцы, венгры; как бы они не наделали зла нашему городу?» Изяслав отвечал: «Я вожу венгров и всяких других чужеземцев не на своих людей, а на врагов; не бойтесь ничего». Миновав Дорогобуж, Изяслав перешел Горынь, жители Корсуни вышли к нему также с радостию и с поклоном; Изяслав миновал и их город, не желая, как видно, пугать жителей приводом иноземной рати и подавать повод к враждебным столкновениям. Между тем Владимирко галицкий соединился с Андреем Юрьичем, которого вызвал из Пересопницы, и скоро к Изяславу пришла весть, что князь галицкий, Андрей Юрьич и Владимир Андреевич (изгой, сын младшего из Мономаховичей) переправляются с большими силами через Горынь; когда Мстиславичи переправились через реки Случь и Ушу, то на противоположном берегу последней уже показались неприятельские стрельцы и стали биться об реку, а иные поудалее перебирались даже с одного берега на другой: один из галицких стрелков был схвачен, приведен к Изяславу и на спрос: «Где твой князь?», отвечал: «Вот за городом Ушеском первый лес, тут он остановился; узнав, что ты близко, не посмел пойти через лес, говорит: как пойдем сквозь лес, то нападут на нас, а сила наша далеко назади, подождем ее здесь». Услыхав это, Изяслав сказал своим: «пойдем на него назад». Но дружина отвечала: «Князь! Нельзя тебе на него идти, перед тобою река, да еще злая, как же ты хочешь на него ехать? Он же стоит лесом заложившись! Это уж оставь теперь, а поезжай к своим в Киев; где нас Владимирко нагонят, там и будем биться, сам же ты так прежде говорил, что если и Юрий встретится, то и с ним будем биться. А теперь, князь, не мешкай, ступай; когда будешь на Тетереве, то вся тамошняя дружина к тебе приедет; а если бог даст, дойдешь до Белгорода, то еще больше дружины к тебе приедет, больше будет у тебя силы».

      Изяслав послушался, пошел вперед, Владимирко за ним; когда Изяслав стал у Святославовой криницы, то его сторожа видели галицкие огни; Изяслав велел раскласть большой огонь, чтоб обмануть неприятеля, а сам в ночь двинулся к городу Мичьску, где встретило его множество народа с берегов Тетерева с криками: «Ты наш князь!» Перешед за Тетерев, Изяслав дал себе и коням отдых и потом пошел ко Вздвиженску, где держал совет с дружиною: «Владимирко едет за нами, - говорил он, - так скажите, здесь ли нам остановиться и ждать его или уже не жалеть сил, выступить в ночь дальше? Если здесь остановимся и будем дожидаться Владимира, то не дождаться бы нам с другой стороны Юрия: тогда будет нам трудно; лучше уже, по-моему, не давать себе отдыха, ехать; как будем в Белгороде, то Юрий непременно побежит; тогда мы поедем в свой Киев, а как в сильный киевский полк въедем, то уже я знаю, будут за меня биться; если же нельзя будет ехать на Белгород, то поедем к черным клобукам, а как приедем к черным клобукам и с ними соединимся, то уже нечего нам будет бояться ни Юрия, ни Владимирка». Венгры отвечали ему на это: «Мы у тебя гости; если надеешься на киевлян, то тебе лучше знать своих людей; лошади под нами: доброе дело, когда друг прибудет и новая сила, поедем в ночь». Тогда Изяслав сказал брату Владимиру: «Ступай ты наперед к Белгороду; мы все отпустим с тобою свою младшую дружину и пойдем за вами вслед; если придешь к Белгороду и станут с тобою биться, то ты дай нам знать, а сам бейся с утра до обеда; я же между тем либо перееду на Абрамов мост, либо въеду к черным клобукам и, соединясь с ними, пойду на Юрия к Киеву; а если ты займешь Белгород, то дай нам также знать, и мы к тебе поедем». Владимир приехал к Белгороду, а тамошний князь Борис Юрьич спокойно пировал на сеннице с дружиною да с попами белгородскими: если бы мытник (сборщик податей) не устерег и не развел моста, то князя захватили бы. Владимирова дружина, подъехав к мосту, затрубила в трубы; Борис вскочил в испуге и ускакал с дружиною из города, а горожане побежали к мосту, кланяясь Владимиру и крича: «Ступай, князь, Борис бежал», и тотчас же опять навели мост. Въехав в Белгород, Владимир послал, как было улажено, гонца к брату: «Я в Белгород въехал, а Борис выбежал; он ничего не знал о моем приходе, и Юрий ничего не знает: ступай скорее». Изяслав тотчас же поехал к нему, до света переправил полки через мост и, оставив в Белгороде Владимира на случай приезда галицкого князя, сам с венграми отправился к Киеву. Между тем Борис прибежал к отцу с вестью, что рать идет; Юрий был в это время на Красном дворе, в испуге не нашелся за что приняться, сел в лодку, переплыл на другой берег и спрятался в Городке, а киевляне вышли с радостию навстречу к Изяславу. Есть очень вероятное известие, что Юрий поведением своим возбудил у них сильное негодование, рассердил и черных клобуков, которые вместе с киевлянами и стали звать к себе Мстиславича. Перехвативши дружину Юрьеву, Изяслав поехал к св. Софии, а оттуда - на Ярославов двор, куда позвал на обед венгров и киевлян; было тут большое веселье: после обеда венгры, славные всадники, удивляли киевский народ своим искусством в ристании!

      Между тем Владимирко и Андрей Юрьич, ничего не зная, стояли у Мичьска, как вдруг пришла им весть, что Юрий в Городке, а Изяслав в Киеве; сильно раздосадовало это Владимирка, он сказал князьям Андрею и Владимиру Андреевичу: «Не понимаю, как это княжит сват мой: рать идет на него с Волыни, как об этом не узнать? И вы, сыновья его, сидели один в Пересопнице, а другой в Белгороде, - как же это вы не устерегли? Если так княжите с отцом своим, то управляйтесь сами, как хотите, а я не могу один идти на Изяслава; он хотел вчера со мною биться, идучи на вашего отца, а на меня оборачиваясь; теперь же у него вся Русская земля, я не могу один на него ехать!» Причина изумительного в самом деле успеха Изяславова заключалась не столько в оплошности Юрия и сыновей его, сколько во всеобщем нерасположении к ним народа и в старании многих людей вводить их в эту оплошность.

      Владимирко выполнил свою угрозу, оставил дело Юрия и пошел назад в Галич; он хотел, однако, чем-нибудь вознаградить себя за поход и потому объявил жителям города Мичьска: «Дайте мне серебра, сколько хочу, а не то возьму вас на щит»; у них не было столько серебра, сколько он запрашивал, и потому они принуждены были вынимать серьги из ушей жен и дочерей своих, снимать ожерелья с шеи, слили все это и отдали Владимирку, который пошел от них дальше и по всем городам на дороге брал также серебро до самой своей границы; а сын Юрьев Андрей и племянник Владимир Андреевич поехали на устье Припяти и оттуда к отцу в Городец-Остерский. Между тем Изяслав на другой же день, как въехал в Киев, послал сказать дяде Вячеславу: «Батюшка! Кланяюсь тебе; если бог отца моего Мстислава взял, то ты у меня отец, кланяюсь тебе; согрешил я пред тобою сначала тогда, а теперь каюсь; и снова, когда мне бог дал победить Игоря у Киева, то я на тебе чести не положил же, и потом опять у Тумаща; но теперь, батюшка, во всем том каюсь перед богом и перед тобою: если ты меня, батюшка, простишь, то и бог простит; отдаю тебе, батюшка, Киев, поезжай, сядь на столе деда и отца своего!» Этими словами Изяслав признал полное господство права по родовому старшинству, право дядей пред сыновьями старшею брата, право, против которого ничего не могли сделать ни личные достоинства, ни уважение и любовь народа. Вячеслав велел отвечать племяннику; «Сын! Бог тебе помоги, что на меня честь положил, давно бы тебе так сделать; если ты мне честь воздал, то и богу честь воздал; ты говоришь, что я твой отец, а я тебе скажу, что ты мой сын; у тебя отца нет, а у меня сына нет; ты мой сын, ты мой и брат». Здесь старый дядя ясно также выразил господствующее представление, что сыновья от старшего брата считаются братьями дядьям своим, хотя и младшими. Дядя и племянник целовали крест - не разлучаться ни в добре, ни в зле (1150 г.).

      После ряду с племянником Вячеслав въехал в Киев (1151 г.) и, поклонившись св. Софии, позвал к себе на обед сына своего Изяслава, всех киевлян и венгров: и дядя и племянник оказали большую честь последним, богато одарили их сосудами, платьем, лошадьми, паволоками и всякими дарами. На другой день после пира Вячеслав послал сказать Изяславу: «Сын! Бог тебе помоги, что воздал мне честь, как отцу; а я вот что тебе скажу: я уже стар и всех рядов не могу рядить; останемся оба в Киеве; а какой нам придется ряд рядить, между христианами или погаными, то пойдем оба по месту; дружина и полки будут у нас общие, ты ими ряди; где нам можно будет обоим ехать, оба поедем, а где нельзя, там ты один поедешь с моим полком и с своим». Изяслав с великою радостию и с великою честию поклонился отцу своему и сказал: «Батюшка, кланяюсь тебе; как мы уговорились, так нам дай бог и быть до конца жизни». На третий день оба князя отпустили венгров домой и вслед за ними отправили сына Изяславова Мстислава, который должен был сказать королю: «Ты нам то сделал, что может сделать только брат родному брату или сын отцу; дай нам бог быть с тобою неразлучно во всем; где будет твоя обида, там дай нам бог быть самим и мстить за твою обиду, или, если не самим, так братьям нашим и сыновьям, а нам тебе нечем больше заплатить за твое добро, как только своею головою; теперь же докончи доброе дело: самого тебя не зовем, потому что у тебя война с греками; но отпусти к нам войско на помощь, или такое же, какое теперь было, а хорошо, если и побольше, потому что Юрий силен: Давыдовичи и Ольговичи с ним, и половцы дикие, которых приманивают золотом; теперь, брат, этою весною помоги нам; если этою же весною мы управимся с своим делом, то пойдем с войском к тебе на помощь, а если ты управишься с греческим царем, то будь нам помощник; остальное все расскажут тебе твои мужи и брат твой Мстислав, как нам бог помог, как встала за нас вся Русская земля и черные клобуки». Отрядив Мстислава в Венгрию, Вячеслав послал в то же время бояр своих в Смоленск сказать Ростиславу Мстиславичу: «Брат! Бог соединил нас с твоим братом, а с моим сыном Изяславом; добыв Русскую землю, он на мне честь положил, посадил меня в Киеве; а я, сын, тебе скажу: как мне сын брат твой Изяслав, так и ты; потрудись приехать сюда к нам, чтоб всем вместе подумать о том, что вперед делать». Изяслав с своей стороны послал сказать Ростиславу: «Ты меня, брат, много понуждал положить честь на дяде и на отце; и вот когда бог привел меня опять в Русскую землю, то я посадил дядю нашего в Киеве для тебя и для всей Русской земли; а теперь я скажу тебе: там у тебя в Новгороде сын мой и твой сын же крестный Ярослав, там же у тебя и Смоленск; так, урядивши все в верхних землях у себя, приезжай к нам сюда, посмотрим вместе, что нам бог даст».

      Изяслав с дядею не ошибались, призывая к себе отовсюду союзников: Юрий не думал оставлять их в покое и послал сказать Давыдовичам и Ольговичам: «Изяслав уже в Киеве, ступайте ко мне на помощь». Святослав Ольгович выступил немедленно, соединился в Чернигове с Владимиром Давыдовичем и на лодках приплыли вместе в Городок к Юрию. Но другой Давыдович, Изяслав, перешел на сторону Вячеслава и Изяслава: как видно, этот Давыдович поневоле был до сих пор с Юрием, на которого сердился за отнятие дреговичских земель в пользу Святослава Ольговича. Скоро приехал в Киев и Ростислав Мстиславич с полками смоленскими; а между тем Юрий выступил с союзниками из Городка и стал у Днепра, при устье речки Радуни, куда пришло к нему на помощь много диких половцев. На этот раз Изяслав был осторожен, не дал неприятельскому войску переправиться чрез Днепр, и потому с обеих сторон начали биться в лодках, от Киева до устья Десны. В этой речной битве Юрий не мог получить успеха, потому что Изяслав, по выражению летописца, дивно исхитрил свои лодки: гребцов на них не было видно, видны были только одни весла, потому что лодки были покрыты досками, и на этой крышке стояли ратники в бронях и стреляли, а кормчих было по двое на каждой лодке - один на носу, а другой на корме, - куда хотят, туда и пойдут, не оборачивая лодок. Видя, что нельзя переправиться через Днепр против Киева, Юрий с союзниками решили идти вниз к Витичевскому броду; но, не смея пустить лодок мимо Киева, пустили их в Долобское озеро, оттуда волокли берегом в реку Золотчу и по Золотче уже впустили их в Днепр, а половцы шли по лугу. Но Мотиславичи с дядею Вячеславом, с Изяславом Давыдовичем, с городенским князем Борисом, киевлянами и черными клобуками шли рядом с ними по западной стороне Днепра, по нагорному берегу, а лодки плыли по реке, так что когда войско Юрия достигло Витичевского брода, то уже там стояла киевская рать, и опять началась речная битва за переправу. Тогда Юрий позвал к себе союзников и сказал: «Стоим мы здесь, и чего достоимся? Лучше постараемся перехватить у них Зарубский брод и перейти на ту сторону». Все согласились и отпустили к броду сыновей Юрьевых с половцами, да Святослава Всеволодовича; а сами, выстроивши полки, пошли подле лодок берегом. Между тем передовой отряд их приехал к Зарубскому броду, который стерег боярин Изяславов Шварн с небольшою дружиною: половцы, видя, что сторожей мало, бросились на лошадях и в полном вооружении в реку, под их прикрытием переехали и русские в лодьях; а Шварн испугался и побежал к своему князю; по замечанию летописца, вся беда произошла оттого, что при броде был не князь, а боярин, тогда как боярина не все слушались. Переправившись чрез Днепр, Юрьевичи послали сказать отцу: «Ступай скорее, мы уже перешли Днепр; чтоб не ударил на нас одних Изяслав!» Юрий пошел немедленно к Зарубу и также переправился. Получив весть об этой переправе, Мстиславичи возвратились в Киев и начали думать, что теперь делать? Оба Мстиславича хотели идти навстречу к дяде и биться, но дружина всех князей не соглашалась, особенно отговаривали от этого черные клобуки, они говорили Изяславу: «Князь! Нельзя нам ехать к ним, потому что наши ратники не все на конях; ты к ним поедешь, а они перед тобою поедут к Роси; тогда тебе надобно будет оставить свою пехоту и ехать за ними с одною конницею. По-нашему, надобно вот что сделать: ступайте вы все в Киев, а к нам приставьте брата своего Владимира; мы поедем с ним к своим вежам, заберем их жен, детей, стада и пойдем тогда к Киеву; побудьте там только до вечера, мы к вам придем непременно, хотим за отца вашего Вячеслава, за тебя, за брата твоего Ростислава и за всю вашу братью головы свои сложить; либо честь вашу отыщем, либо изомрем с вами, а Юрия не хотим». Мстиславичи с дядею послушались дружины, киевлян и черных клобуков, отрядили брата Владимира за вежами с торками, коуями, берендеями и печенегами (имена варварских народцев, слывших под общим именем черных клобуков), а сами пошли к Треполю и, переночевавши здесь, на солнечном восходе отправились к Киеву; в город не вошли, а стали около него: Изяслав Мстиславич - перед Золотыми воротами, Изяслав Давыдович - между Золотыми и Жидовскими воротами; Ростислав с сыном Романом - перед Жидовскими воротами, Борис городенский - у Лядских ворот; киевляне, конные и пешие, стали между князьями. Скоро пришел и Владимир с черными клобуками, с вежами и стадами их; эти союзники наделали вреда не меньше врагов, вламывались в монастыри, жгли села, огороды все посекли; Мстиславичи велели Владимиру пойти с берендеями, вежами и стадами их к Ольговой могиле и стать от нее до Ивановского огорода и потом до Щековицы; а коуи, торки и печенеги стали от Золотых ворот до Лядских и потом до Клова, Берестова, Угорских ворот и Днепра, Таким образом, князья, дружина, киевляне и черные клобуки решили не ходить к неприятелю навстречу, но подпустить его к себе и биться под Киевом; Изяслав говорил: «Если бог нам поможет, отобьем их, то ведь они не птицы: перелетевши Днепр, должны сесть где-нибудь; а когда поворотят от нас, тогда уже как бог нас с ними управит».

      Но старик Вячеслав прежде битвы хотел попытаться кончить дело миром; он сказал племянникам: «Теперь, братья, мы готовы биться; но ведь Юрий мне брат, хотя и младший; хотелось бы мне послать к нему и свое старшинство оправить; когда нам будет с ним божий суд, то бог на правду призрит». Племянники согласились, и Вячеслав, подозвавши к себе своего боярина, сказал ему: «Ступай к брату Юрию, кланяйся ему от меня; а вы, братья и сыновья, Изяслав и Ростислав. слушайте, перед вами отряжаю; так ты вот что скажи от меня Юрию: я вам обоим, Изяславу и тебе, много раз говорил: не проливайте крови христианской, не губите Русской земли; вас удерживал от войны, о себе не заботился, что меня оба вы обидели, и не один раз; а ведь у меня полки есть и сила есть, бог мне дал; но я для Русской земли и для христиан не поминал того, как Изяслав, едучи биться с Игорем, говорил: я Киева не себе ищу, но отцу моему Вячеславу, он старший брат; а как бог ему помог, то он Киев себе, да еще Туров и Пинск у меня отнял, - это меня Изяслав обидел; а ты, брат, едучи к Переяславлю биться с племянником, тоже говорил: я Киева не себе ищу, есть у меня старший брат Вячеслав, все равно мне, что и отец, ему ищу Киева; а как бог тебе помог, то и ты Киев себе, да еще Пересопницу и Дорогобуж у меня отнял, обидел меня, один Вышгород мне дал; а я во всем том не искал управы для Русской земли и для христиан, не передо мною в вас правды не было, а перед богом; я еще и вас удерживал от войны, но вы меня не слушали; ты мне тогда говорил: младшему не могу поклониться; но вот Изяслав, хотя два раза слова своего не сдерживал, зато теперь, добывши Киев, поклонился мне, честь мне воздал, в Киеве меня посадил, и отцом себе назвал, а я его сыном; ты говорил: младшему не поклонюсь; а я тебя старше не мало, а много; я уже был бородат, когда ты родился; если же хочешь на мое старшинство поехать, то как нас бог рассудит». Юрий отвечал на это: «Я тебе, брат, кланяюсь, речи твои правые: ты мне вместо отца; но если хочешь со мною рядиться, то пусть Изяслав поедет во Владимир, а Ростислав - в Смоленск, тогда мы с тобою урядимся». Вячеслав послал опять сказать ему: «У тебя семеро сыновей, и я их от тебя не отгоняю, а у меня только два - Изяслав и Ростислав, да еще другие младшие; я, брат, тебе вот что скажу: для Русской земли и для христиан ступай в свой Переяславль и в Курск с сыновьями, а там у тебя еще Ростов Великий, Ольговичей отпусти домой, тогда и станем рядиться, а крови христианской не будем проливать; если же хочешь пойти по своему замыслу, то этой пречистой госпоже с сыном своим и богом нашим судить нас в этот век и в будущий». Говоря эти слова, Вячеслав показывал на образ богородицы, висевший на Золотых воротах. Юрий, не давши на это никакого ответа, на другой день явился с войском у Киева и стал по ту сторону Лыбеди. Начали перестреливаться об реку и перестреливались до вечера, а некоторые из войска Юрьева переехали Лыбедь; Андрей Юрьевич и здесь, как прежде у Луцка, занесся вперед и проскакал почти до самых неприятельских полков; один половец схватил под ним коня и воротил назад, браня своих, зачем все отстали от князя, Изяслав, видя, что неприятельские отряды переезжают Лыбедь, велел ударить на них выборной из всех полков дружине, которая и вмяла неприятеля в реку, где он потерял много убитыми и взятыми в плен; между прочими убили и Савенча Боняковича, дикого половчина, который хвастался: «Хочу ударить мечом в Золотые ворота, как отец мой в них ударил»; после этого ни один человек уже не переезжал больше чрез Лыбедь, и Юрий, оборотя полки, пошел прочь: дали ему весть, что сват его Владимирко идет к нему на помощь из Галича; так он и пошел к нему навстречу. Мстиславичи подъехали к дяде Вячеславу и сказали: «Они прочь поехали, пойдем за ними»; но Вячеслав удержал их: «Это уже начало нам божией помощи, - говорил он - они сюда приехали и ничего не успели сделать, только стыда добыли; а вам нечего спешить; бог даст - выступим вечером, а пожалуй, даже и завтра, подумавши». Тогда Изяслав обратился к Борису городенскому и сказал ему: «Они верно пойдут к Белгороду, ступай-ка, брат, туда же бором»; и Борис отправился. Юрий в самом деле подошел к Белгороду и послал сказать гражданам: «Вы мои люди: отворите мне город». Белгородцы отвечали: «А Киев тебе разве отворил ворота? Наши князья Вячеслав, Изяслав и Ростислав». Услыхав такой ответ, Юрий пошел дальше; а между тем Мстиславичи с дядею Вячеславом выступили за ним из Киева, чтоб предупредить соединение его с Владимирком; равнодушие киевлян или нежелание их поднимать руки на Мономаховичей прошли; они сказали Мстиславичам: «Пусть идут все, кто может хоть что-нибудь взять в руки; а кто не пойдет, выдай нам того, мы его сами побьем», - такая ревность служит знаком сильного нерасположения к Юрию. Все пошли с радостию по своим князьям, говорит летописец, на конях и пеши, многое множество. На дороге Изяслав получил весть от сына Мстислава, который прислал сказать ему: «Король, твой зять, отпустил к тебе помощь, какой прежде не бывало, многое множество; я уже с ними прошел горы; если мы будем тебе скоро надобны, то дай знать, мы скорее пойдем». Изяслав велел отвечать ему: «Мы уже идем на суд божий, а вы нам всегда нужны; ступайте как можно скорее». У реки Рута настигли Мстиславича Юрия; мирные переговоры, начатые было снова, остались тщетными, потому что Ольговичи и половцы не дали мириться: понятно, что те и другие много теряли с примирением всех Мономаховичей. Юрию не хотелось вступить в битву до прихода Владимиркова; та же самая причина заставляла Изяслава как можно скорее начать сражение. Когда все уже были готовы, вдруг мгла покрыла все поле, так что можно было видеть только до конца копья, потом пошел дождь, к полдню туман рассеялся, и враги увидали, что озеро разделяет их; Юрий отступил, перешел речку Малый Рутец и остановился на ночь; Мстиславичи с дядею не отставали от него и остановились ночевать на перелет стрелы от неприятельских шатров. На другой день на заре в стане у Юрия ударили в бубны, затрубили в трубы, полки стали готовиться к бою; скоро те же звуки раздались и в стане Мстиславичей. Выстроивши полки, Юрий с сыновьями и союзниками пошел на верх Рутца, Мстиславичи также двинулись против него; но Юрий, дошедши до верховьев Рутца, поворотил полки и пошел к Большому Руту: он не хотел биться, но хотел зайти за Рут и там дожидаться Владимирка. Мстиславичи, увидав его отступление, послали вслед за ним стрельцов своих, черных клобуков и русь, которые начали наезжать на задние отряды, стреляться с ними и отнимать возы. Тогда Юрий, видя, что неприятель не дает ему перейти за Рут, принужден был остановиться и вступить в битву. Сын его Андрей, как старший между братьями (Ростислав умер в 1150 году в Переяславле), начал рядить отцовские полки; на другой стороне Мстиславичи подъехали к дяде Вячеславу и сказали ему: «Ты много хотел добра, но брат твой не согласился; теперь, батюшка, хотим головы сложить за тебя или честь твою найти». Вячеслав отвечал им: «Братья и сыновья! От роду не охотник был я до кровопролития; брат мой довел до того, что вот стоим на этом месте, бог нас рассудят». Племянники поклонились ему и поехали в свои полки; Изяслав разослал повестить по всем войскам: «Смотрите на мой полк! Как он пойдет, так и вы вое ступайте», Лишь только с обеих сторон начали сходиться на битву, Андрей Юрьевич, схватив копье, поехал напереди и прежде всех столкнулся с неприятелями; копье его было изломано, щит оторван, шлем спал с головы, конь, раненный в ноздри, начал соваться под ним в разные стороны; с противной стороны то же самое сделал Изяслав Мстиславич и подвергся той же опасности: он въехал прежде всех в неприятельские полки, изломал копье, получил рану в руку и в стегно и слетел с павшего коня. После общей схватки и злой сечи войска Мстиславичей победили; степные союзники Юрьевы, половцы, любили пускать тучи стрел издали и мало приносили пользы в схватках; не вынувши ни одной стрелы из колчанов, они пустились бежать первые, за ними - Ольговичи, а за Ольговичами побежал и Юрий с детьми; много дружины их было побито, взято в плен, потонуло в топком Руте; в числе убитых был Владимир Давыдович, князь Черниговский, в числе пленных много князей половецких. Когда победители возвратились с погони на поле битвы, то из кучи раненых один начал привставать; толпа пеших киевлян подбежала к нему и хотела убить, как вдруг он сказал: «Я князь!» «Ну так тебя-то нам и надобно», - отвечал один из киевлян, думая, что это Юрьевич или Ольгович, и начал сечь его мечом по шлему; тогда раненый сказал: «Я Изяслав, князь ваш», и снял шлем; киевляне узнали его, схватили с радостию на руки, как царя и князя своего, по выражению летописца, и воскликнули: «Кириеелейсон!» И во всех полках была большая радость, когда при победе узнали еще, что и князь жив. Мстиславич был очень слаб, изошел кровию; но, услыша, что Изяслав Давыдович плачется над братом своим Владимиром, собрал силы, сел на коня и поехал туда поплакать вместе; долго плакавши, он сказал Давыдовичу: «Уже нам его не воскресить; так, взявши тело, поезжай-ка лучше в Чернигов, я тебе помощь дам». Мстиславичи отпустили с ним Романа, сына Ростиславова, с дружиною; до вечера Давыдович с Романом были уже в Вышгороде, в ночь перевезлись чрез Днепр, а утром на другой день приехали в Чернигов, где Изяслав, похоронивши брата, сел на столе. Между тем Юрий с сыновьями переехал Днепр у Треполя и остановился в Переяславле; половцы ушли в степи, а Ольговичи переправились за Днепр выше Заруба и бежали в Городец. Святослав Ольгович был очень толст, сильно устал; потому, приехавши в Городец, не мог уже ехать дальше и отправил к Чернигову одного племянника, Святослава Всеволодича; тот, приехавши к перевозу на Десну, узнал, что Изяслав Давыдович уже в Чернигове, и поскакал тотчас же назад, послав сказать дяде, чтоб ехал в Новгород-Северский, а Чернигов уже занят. С другой стороны Владимирко галицкий шел к свату своему Юрию на помощь, но, узнавши на дороге, что Юрий разбит, поспешно пошел назад. Так, Мстиславичам нечего было бояться с запада, и они с торжеством вступили с дядею в Киев, где начали жить очень весело и очень дружно.

      Но дядя Юрий все сидел в Переяславле; Изяславу нельзя было позволить ему оставаться в таком близком соседстве, и он с дядею Вячеславом стал сбираться на него, а брата Ростислава отпустил в Смоленск. В это время пришла к нему неприятная новость с запада: Владимирко галицкий, возвращаясь домой, узнал, что Мстислав Изяславич ведет отряд венгров на помощь отцу своему, и решился напасть на него. Мстислав, ничего не зная, стал у Сапогиня, близ Дорогобужа, откуда Владимир Андреевич (посаженный здесь, как видно, Владимирком) прислал к нему много вина и велел сказать, что Владимирко идет на него, Мстислав стал пить с венграми и во время пира объявил им о приближении галицкого князя; пьяные венгры отвечали: «Пусть его приходит! Мы с ним побьемся». В полночь, когда все улеглось в стане, сторожа прибежали к Мстиславу с вестию, что идет Владимирко. Мстислав с дружиною сели на коней и начали будить венгров, но те после попойки лежали, как мертвые, нельзя было никак их добудиться; на рассвете Владимирко напал на стан и перебил почти всех венгров, немного только взял в плен, а Мстислав с дружиною убежал в Луцк. Когда Изяслав в Киеве получил весть, что сын его побежден и венгры перебиты, то сказал поговорку, которую летописец и прежде слыхал от него: «Не идет место к голове, а голова к месту; но дал бы только бог здоровье мне и королю; а Владимирку будет месть». Но прежде надобно было разделаться с Юрием, и Вячеслав с племянниками - Изяславом и Святополком - и с берендеями пошли к Переяславлю, бились здесь два дня, на третий пехота ворвалась в город и зажгла предместья. Тогда Вячеслав с Изяславом послали сказать Юрию: «Кланяемся тебе; иди в Суздаль, а сына посади здесь в Переяславле; с тобою не можем быть здесь, приведешь на нас опять половцев». Юрий в это время не мог ждать скоро ниоткуда помощи, хотя пересылался и с Владимирком и с половцами: из дружины его одни были убиты, другие взяты в плен, и потому он послал сказать брату и племяннику: «Пойду в Городок и, побыв там, пойду в Суздаль»; те велели отвечать ему, что может оставаться в Городке месяц, а потом чтоб шел в Суздаль; если же не пойдет, то они осадят его в Городке точно так же. как теперь в Переяславле. Юрию было нечего делать, неволею целовал крест с сыновьями, что пойдет через месяц в Суздаль и не будет искать Киева под Вячеславом и Изяславом; должен был также отказаться от союза с Святославом Ольговичем и не мог включить его в договор. Оставив в Переяславле сына Глеба, он пошел в Городок, а старший сын его Андрей отпросился идти наперед в Суздаль: «Нам здесь, батюшка, - говорил он, - нечего больше делать, уйдем затепло». Святослав Ольгович, слыша, что Юрий уладился с братом и племянником, послал в Чернигов к Изяславу Давыдовичу сказать ему от своего имени и от имени племянника Святослава Всеволодовича: «Брат! Мир стоит до рати, и рать до мира; ведь мы тебе братья, прими нас к себе; отчины у нас две - одна моего отца Олега, а другая твоего отца Давыда, ты - Давыдович, а я - Ольгович; так ты, брат, возьми отцовское давыдовское, а что ольгово, то отдай нам, мы тем и поделимся». Изяслав поступил по-христиански, говорил летописец, принял братьев и отчину им отдал, но, как видно, с условием отстать от Юрия и быть вместе с Мстиславичами. Юрий не мог расстаться с Русской землею, нарушил клятву, пробыл в Городке более месяца; но Изяслав хотел сдержать свое слово и явился осаждать его в Городке с берендеями, Изяславом Давыдовичем черниговским, Святославом Всеволодовичем и вспомогательным отрядом Святослава Ольговича; последний не пошел, однако, сам против своего старого союзника. Юрий затворился в Городке и долго отбивался; наконец, стало ему тяжко, помощи не было ниоткуда; он должен был целовать крест, что пойдет в Суздаль и на этот раз действительно пошел, оставив в Городке сына Глеба: Переяславль, как видно, был у него отнят за прежнее нарушение клятвы; Изяслав посадил в нем после сына своего Мстислава. Юрий пошел в Суздаль на Новгород-Северский, заехал к старому приятелю Святославу Ольговичу, принят был от него с честию и получил все нужное для дороги.

      Быть может, это приятельское свидание Юрия с Ольговичем было одною из причин, заставивших Изяслава Мстиславича съехаться в 1152 году с Изяславом Давыдовичем черниговским и Святославом Всеволодовичем. На этом съезде решено было избавиться от опасного притона, который был у Юрия на Руси между Черниговскою и Переяславскою волостию, вследствие чего князья разрушили Городок и сожгли его вместе с Михайловскою церковию. Услыхав об этом, Юрий вздохнул от сердца, по выражению летописца, и начал собирать войско; пришел к нему рязанский князь Ростислав Ярославич с братьею, с полками рязанскими и муромскими; соединился с ним и Святослав Ольгович северский; наконец, пришло множество половцев, все орды, что между Волгою и Доном; Юрий сказал: «Они мой Городец пожгли и церковь, так я им отожгу за это», и пошел прямо к Чернигову. Между тем, услыхав о дядином походе, Изяслав Мстиславич послал сказать брату Ростиславу в Смоленск: «Там у тебя Новгород сильный и Смоленск; собравшись, постереги свою землю; если Юрий пойдет на тебя, то я к тебе пойду, а если минует твою волость, то приходи ты сюда, ко мне». Когда Ростислав узнал, что дядя миновал Смоленскую область и пошел прямо на Чернигов, то отправился немедленно и сам туда же, опередил Юрия и вместе с Святославом Всеволодичем затворился в Чернигове, к которому скоро явились Юрьевы половцы и стали жечь окрестности. Осажденные князья, видя множество половцев, велели жителям всем перебраться в ночь из острога в кремль (детинец); а на другое утро подошли к городу Юрий и Святослав Ольгович со всеми своими полками; половцы бросились к городу, разломали острог, зажгли все предместия и начали биться с черниговцами, которые держались крепко. Видя это, осаждающие князья стали думать: «Не крепко станут биться дружины и половцы, если не поедем с ними сами»; Андрей Юрьич, по обычаю своему, вызвался первый идти вперед: «Я начну день свой», сказал он, взял дружину, поехал под город, ударил на осажденных, которые вздумали сделать вылазку, и втоптал их в город; другие князья, ободренные примером Андрея, также стали ездить подле города, и напуганные черниговцы уже не смели более делать вылазок. Уже 12 дней стоял Юрий под Черниговом, как пришла к нему весть о приближении Изяслава Мстиславича с дядею Вячеславом; половцы, храбрые, когда надобно было жечь черниговские предместия и стреляться издали с осажденными, теперь первые струсили и начали отъезжать прочь. Юрий и Ольгович, видя бегство половцев, принуждены были также отступить от Чернигова; Юрий пошел на Новгород-Северский, оттуда - к Рыльску, из Рыльска хотел идти уже в Суздаль, как был остановлен Святославом Ольговичем: «Ты хочешь идти прочь, - говорил ему Святослав, - а меня оставить, погубивши мою волость, потравивши половцами весь хлеб; половцы теперь ушли, а за ними вслед явится Изяслав и погубит остальную мою волость за союз с тобою». Юрий обещался оставить ему помощь и оставил сына Василька с 50 человек дружины! Ольгович не обманулся в своих опасениях: Изяслав Мстиславич стоял уже на реке Альте со всеми своими силами; отпустивши старика Вячеслава в Киев, а сына Мстислава с черными клобуками на половцев, вероятно, для того, чтоб отвлечь их от подания помощи северскому князю, Изяслав сам отправился к Новгороду-Северскому, где соединились с ним Изяслав Давыдович, Святослав Всеволодович и Роман, сын Ростислава смоленского. Когда острог был взят и осажденные вбиты в крепость, то на третий день после осады Святослав Ольгович прислал к Изяславу с поклоном и с просьбою о мире; Изяслав сначала не хотел слушать его просьбы, но потом, раздумав, что время уже подходит к весне, помирился и пошел назад к Чернигову, где получил весть от сына Мстислава, что тот разбил половцев на реках Угле и Самаре, самих прогнал, вежи их, лошадей, скот побрал и множество душ христианских избавил из неволи и отпустил по домам. После этого, в 1154 году, Юрий еще раз собрался на Русскую землю и опять неудачно: на дороге открылся в его войске сильный конский падеж; пришедши в землю вятичей, он остановился, не доходя Козельска; здесь пришли к нему половцы; он подумал и, отпустив сына Глеба к половцам в степь, сам возвратился в Суздаль. По некоторым известиям, Юрий принужден был к возвращению тем, что половцев пришло гораздо меньше, чем сколько он ожидал, и вот он отправил сына Глеба в степи для найма еще других варваров.

      Так кончилась борьба Юрия с Изяславом. Мы видели, что в этой борьбе главным союзником ростовского князя на востоке был Святослав Ольгович, который теперь должен был принять мир на всей воле Изяславовой; но еще более деятельного союзника имел Юрий на западе в свате своем, князе галицком Владимирке: на этого Изяслав должен был еще более сердиться, чем на Ольговича; мы видели, как он обещался отомстить ему за поражение венгров. Еще в 1151 году, сбираясь выгнать Юрия из Городка, Изяслав послал сказать королю венгерскому: «Владимир галицкий дружину мою и твою избил; так теперь, брат, тебе надобно подумать об этом; не дай бог нам этого так оставить, дай бог нам отомстить за дружину; собирайся, брат, у себя, а я здесь, и как нам с ним бог даст». Король отвечал, что он уже собирается; но Изяслав боялся, чтоб сборы не были долги, и послал сына Мстислава в Венгрию торопить зятя; Гейза назначил срок, когда сбираться, и послал сказать Изяславу: «Я уже сажусь на коня и сына твоего Мстислава беру с собою; садись и ты на коня». Изяслав тотчас собрал дружину, взял с собою весь полк Вячеславов, всех черных клобуков, лучших киевлян, всю русскую дружину и пошел на Галич; на дороге у Дорогобужа соединился с ним родной брат Владимир, у Пересопницы - двоюродный Владимир Андреевич и другой родной - Святополк из Владимира; Изяслав велел Святополку оставаться в своем городе и, взяв его полк, пошел далее. Перешедши реку Сан, он встретил королевского посла, который приехал с сотнею ратных и сказал Изяславу: «Зять твой король тебе кланяется и велел сказать, что он уже пятый день дожидается тебя, ступай скорее». Изяслав пошел немедленно вперед и на другой день после обеда подошел к венгерскому стану, расположенному за Ярославлем.

      Король с дружиною выехал к нему навстречу; они обнялись, говорит летописец, с великою любовию и с великою честию и вошедши в королевский шатер, стали думать, как бы на другой день рано ехать биться к реке Сану. На рассвете король ударил в бубны, выстроил полки и послал сказать Изяславу: «Ступай с своими полками подле моего полку; где я стану, там и ты становись, чтоб нам вместе можно было обо всем думать». Союзники пришли к Сану ниже Перемышля; на противоположном берегу уже стоял Владимирко, но скоро должен был отодвинуться дальше от натиска венгров; перед началом битвы Изяслав сказал своей дружине: «Братья и дружина! Бог никогда Русской земли и русских сынов в беcчестье не оставлял; везде они честь свою брали; теперь, братья, поревнуем тому: дай нам бог в этих землях и перед чужими народами честь свою взять». Сказавши это, Изяслав бросился со всеми своими полками вброд; венгры, видя, что русские уже переправляются, бросились также вброд, с разных сторон въехали в полки галицкие и обратили их в бегство; сам Владимирко, убегая от венгров, попался было к черным клобукам и едва сам-друг успел скрыться в Перемышле; этот город был бы тогда непременно взят, потому что некому было отстаивать его, но, к счастью для Владимирка, за городом на лугу находился княжий двор, где было много всякого добра: туда ринулось все войско, а о городе позабыли. Владимирко между тем, видя беду, стал посылать к королю просить мира; ночью послал, по старому обычаю, к архиепископу и к воеводам королевским, притворился, что жестоко ранен, лежит при смерти, и потому велел сказать им: «Просите за меня короля; я жестоко ранен, каюсь пред ним, что тогда огорчил его, перебивши венгров, и что теперь опять стал против него; бог грехи отпускает, пусть и король простит меня и не выдает Изяславу, потому что я очень болен; если меня бог возьмет, то отдаю королю сына моего на руки; я отцу королеву много послужил своим копьем и своими полками, за его обиду и с ляхами бился; пусть король припомнит это и простит меня». Много даров, золота, серебра, сосудов золотых и серебряных, платья выслал Владимирко архиепископам и вельможам венгерским, чтоб просили короля не губить его, не исполнять желание королевы, сестры Изяславовой. На другой день Гейза съехался с Изяславом и сказал ему: «Батюшка! Кланяюсь тебе; Владимирко присылал ко мне, молится и кланяется, говорит, что сильно ранен и не останется жив; что ты скажешь на это?» Изяслав отвечал: «Если Владимирко умрет, то это бог убил его за клятвопреступление нам обоим; исполнил ли он тебе хотя что-нибудь из того, что обещал? Мало того, опозорил нас обоих; так как ему теперь верить? Два раза он нарушал клятву; а теперь сам бог отдал нам его в руки, так возьмем его вместе с волостью». Особенно говорил против Владимирка и выставлял все вины его Мстислав Изяславич, который был сердит на галицкого князя за дорогобужское дело. Но король не слушался их, потому что был уже уговорен архиепископом и вельможами, подкупленными Владимирком; он отвечал Изяславу: «Не могу его убить: он молится и кланяется, и в вине своей прощенья просит; но если теперь, поцеловав крест, нарушит еще раз клятву, тогда уже либо я буду в венгерской земле, либо он в галицкой». Владимирко прислал и к Изяславу с просьбою: «Брат! Кланяюсь тебе и во всем каюсь, во всем я виноват; а теперь, брат, прими меня к себе и прости, да и короля понудь, чтоб меня принял; а мне дай бог с тобою быть». Изяслав сам по себе не хотел и слышать о мире; но одному ему нельзя было противиться королю и его Вельможам; поневоле должен был начать переговоры: король требовал от Владимирка клятвы в том, что он возвратит все захваченные им русские города Изяславу и будет всегда в союзе с последним, при всяких обстоятельствах, счастливых или несчастных; когда король хотел послать бояр своих к Владимирку с крестом, который тот должен был поцеловать, то Изяслав говорил, что не для чего заставлять целовать крест человека, который играет клятвами; на это король отвечал: «Это самый тот крест, на котором был распят Христос бог наш; богу угодно было, чтоб он достался предку моему св. Стефану; если Владимирко поцелует этот крест, нарушит клятву и останется жив, то я тебе, батюшка, говорю, что либо голову свою сложу, либо добуду Галицкую землю; а теперь не могу его убить». Изяслав согласился, но сын его Мстислав сказал: «Вы поступаете, как должно по-христиански, честному кресту верите и с Владимирком миритесь; но я вам перед этим честным крестом скажу, что он непременно нарушит свою клятву; тогда ты, король, своего слова не забудь и приходи опять с полками к Галичу»; король отвечал: «Ну право же тебе говорю, что если Владимирко нарушит клятву, то как до сих пор отец твой Изяслав звал меня на помощь, так тогда уже я позову его к себе на помощь». Владимирко целовал крест, что исполнит королевские требования; целовал он крест лежа, показывая вид, что изнемог от ран, тогда как ран на нем никаких не было.

      Простившись с королем, Изяслав пошел назад в Русскую землю, и когда был во Владимире, то послал посадников своих в города, которые Владимирко обещал ему возвратить; но посадники пришли назад: Владимирко не пустил их ни в один город. Изяслав продолжал путь в Киев, только послал сказать королю: «Ни тебе, ни мне теперь уже не ворочаться назад, я только объявляю тебе, что Владимирко нарушил клятву; так не забудь своего слова». Владимирко спешил нарушить и другое условие мира: узнав, что сват его Юрий идет на племянника, он также выступил против Изяслава, но возвратился, когда дали ему весть, что тот идет к нему навстречу. Управившись с дядею, Изяслав послал в Галич боярина своего Петра Бориславича, который был свидетелем клятвы Владимирковой пред крестом св. Стефана. Петр должен был сказать галицкому князю от имени Изяслава: «Ты нам с королем крест целовал, что возвратишь русские города, и не возвратил; теперь я всего того не поминаю; но если хочешь исполнить свое крестное целование и быть с нами в мире, то отдай мне города мои; а не хочешь отдать, то клятву свою ты нарушил, и мы с королем будем переведываться с тобою, как нам бог даст», Владимирко отвечал на это послу: «Скажи от меня Изяславу, вот что: ты нечаянно напал на меня сам и короля навел; так если буду жив, то либо голову свою сложу, либо отомщу тебе за себя». Петр сказал ему на это: «Князь! ведь ты крест целовал Изяславу и королю, что все исправишь и будешь с ними в союзе; так ты нарушил крестное целование». Владимирко отвечал: «Вот еще: что мне этот маленький крестик!» «Князь! - возразил ему киевский боярин, - хотя крестик и мал, да сила его велика на небеси и на земле; ведь тебе король объявлял, что это самый тот крест, на котором Христос был распят; да и то было тебе говорено, что если, поцеловав тот крест, ты слова своего не сдержишь, то жив не останешься; слышал ли ты обо всем этом от королевского посла?» Владимирко отвечал: «Да, помню, досыта вы тогда наговорились; а теперь ступай вон, поезжай назад к своему князю». Петр, положив пред ним крестные грамоты, пошел вон, и когда собрался ехать, то не дали ему ни повозки, ни корма, так что он принужден был отправиться на своих лошадях. Петр съезжал с княжьего двора, а Владимирко шел в то время в церковь к вечерне и, видя, что Петр уезжает, стал смеяться над ним: «Смотрите-ка, русский-то боярин поехал, побравши все волости!» Когда вечерня отошла и Владимирко, возвращаясь из церкви, дошел до того самого места, где смеялся над Петром, то вдруг сказал: «Что это, как будто кто меня ударил по плечу!» и не мог двинуть больше ногами: если б не подхватили его, то упал бы с лестницы; понесли его в горенку, положили в укроп; к вечеру стало ему хуже, а к ночи умер. Между тем Петр Бориславич, выехавши из Галича, остановился ночевать в селе Большове; вдруг на рассвете скачет к нему гонец из Галича: «Князь не велел тебе ехать дальше, дожидайся пока пришлет за тобою». Петр, ничего не зная о Владимирковой смерти, стал тужить, что ему надобно ехать назад в город и, верно, придется вытерпеть там разные притеснения; и точно, еще до обеда прискакал к нему новый гонец с приказом от князя ехать в город; Петр отправился, и когда въехал на княжий двор, то к нему навстречу вышли из сеней слуги княжие все в черном; он удивился - чтобы это такое значило? Вошел на сени, смотрит - на княжом месте сидит сын Владимирков Ярослав в черном платье и в черной шапке, также и все бояре в черном. Петру поставили стул, и когда он сел, то Ярослав, взглянувши на него, залился слезами. Петр сидел в недоумении, смотря на все стороны; наконец, спросил: да что же это такое значит? Тут ему объявили, что ночью князь умер. «Как умер? возразил Петр: когда я поехал, он был совсем здоров!» Ему отвечали, что был здоров, да вдруг схватился за плечо, начал с того изнемогать и умер. «Воля божия, - сказал на это Петр, - нам всем там быть». Тогда Ярослав начал говорить Петру: «Мы позвали тебя для того, что вот бог сотворил волю свою; поезжай ты теперь к отцу моему Изяславу, поклонись ему от меня и скажи: «Бог взял моего отца, так ты будь мне вместо него; ты с покойником сам ведался, что там между вас было, уже бог рассудил вас; бог отца моего к себе взял, а меня оставил на его место, полк и дружина его у меня, только одно копье поставлено у его гроба, да и то в моих руках; теперь кланяюсь тебе, батюшка! Прими меня, как сына своего Мстислава: пусть Мстислав ездит подле твоего стремени с одной стороны, а я буду ездить по другой стороне со всеми своими полками». Петр с этим и отправился.

      Ярослав или, по некоторым известиям бояре его только манили Изяслава, чтоб выиграть время, а в самом деле и не думали возвращать ему городов, захваченных Владимирком. Это заставило киевского князя пойти в другой раз на Галич (1153 г.); с ним пошли сын его Мстислав с переяславцами, полк Изяслава Давыдовича черниговского и все черные клобуки; а на дороге присоединились к нему братья, - Владимир из Дорогобужа, Святополк из Владимира, Владимир Андреич из Бреста. У Теребовля встретился Изяслав с полками Ярославовыми, и перед битвою галицкие бояре сказали своему князю: «Ты, князь, молод, отъезжай прочь и смотри на нас; отец твой нас кормил и любил, так мы хотим за честь твоего отца и за твою сложить свои головы; ты у нас один; если с тобой что случится, то что нам тогда делать? Так ступай-ка, князь, к городу, а мы станем биться с Изяславом, и кто из нас останется жив, тот прибежит к тебе и затворится с тобою в городе». Злая сеча продолжалась уже от полудня до вечера, когда сделалось в обеих ратях смятение: не видно было, которые победили. Изяслав гнал галичан, а братья бежали от них: Изяслав побрал в плен галицких бояр, а галичане Изяславовых. Время шло уже к ночи, когда киевский князь остановился с небольшою дружиною на месте боя и поднял галицкие стяги; галичане побежали к ним, думая, что тут свои, и были перехватаны; но в ночь Изяславу стало страшно: дружины у него осталось мало, пленников было больше, чем дружины, а между тем из Теребовля Ярослав мог напасть на него; подумавши, Изяслав велел перебить пленников, оставя только лучших мужей, и выступил назад к Киеву, потому что братья и дружина его разбежались, не с кем было продолжать поход. Был после этого плач великий по всей земле Галицкой, говорит летописец.

      Этим печальным походом заключилась деятельность Изяслава. В 1154 году, женившись во второй раз на царевне грузинской, Изяслав схоронил брата Святополка, а потом скоро сам занемог и умер. Летописец называет его честным, благородным, христолюбивым, славным; говорит, что плакала по нем вся Русская земля и все черные клобуки, как по царе и господине своем, а больше, как по отце; причина такой любви народной ясна: при необыкновенной храбрости (в которой равнялся с ним, быть может, из князей один Андрей Юрьевич), не уступая никому первого места в битве, гоня врагов и в то время, когда полки его бывали разбиты, Изяслав отличался также искусством, был хитер на воинские выдумки; но, будучи похож на знаменитого деда своего храбростию, отвагою, он напоминал его также ласковостию к народу; мы видели, как он обращался с ним в Киеве, в Новгороде; неприятное правление дяди Юрия только оттенило добрые качества Изяслава, заставило смолкнуть всякое нерасположение, какое у кого было к нему, и мы видели, как ревностно бились за него и граждане и черные клобуки, прежде равнодушные. Поговорка его: «Не идет место к голове, а голова к месту», показывает его стремление, его положение и, по всем вероятностям, служила для него оправданием этих стремлений и происшедшей от них новизны положения его; поговорка эта оправдывает стремление дать личным достоинствам силу пред правом старшинства. Действительно, Изяслав в сравнении с своими старшими, дядьями, был в роде Мономаховом единственною головою, которая шла к месту. Но мы видели, что Изяслав должен был уступить; ему не удалось дать преимущества личным достоинствам своим и даже другому праву своему, праву завоевателя, первого приобретателя старшей волости; несмотря на то, что он головою добыл Киев, он принужден был, наконец, признать старшинство и права дяди Вячеслава, которого голова уже никак не шла к месту; а преждевременная смерть Изяслава нанесла окончательный удар притязаниям племянников и Мстиславовой линии: из братьев Изяславовых ни один не был способен заменить его; деятельнее, предприимчивее дядей был сын его Мстислав, но он не мог действовать один мимо родных дядей и против них; его положение было одинаково с положением отца, только гораздо затруднительнее; заметим еще, что преждевременная смерть отца Изяслава, отказавшегося от старшинства в пользу дяди, в глазах многих должна была отнимать у молодого Мстислава право считаться отчичем на столе киевском.

      Старый дядя Вячеслав плакал больше всех по племяннике, за щитом которого он только что успокоился: «Сын! - причитал старик над его гробом, - это было мое место; но, видно, перед богом ничего не сделаешь!» В Киеве все плакали, а на той стороне Днепра сильно радовались смерти Изяславовой и не тратили времени. Изяелав Давыдович черниговский немедленно поехал в Киев; но на перевозе у Днепра встретил его посол от старика Вячеслава с вопросом: «Зачем приехал, и кто тебя звал? Ступай назад в свой Чернигов». Изяслав отвечал: «Я приехал плакаться над братом покойником, я не был при его смерти, так позволь теперь хотя на гробе его поплакать». Но Вячеслав, по совету с Мстиславом Изяславичем и боярами своими, не пустил его в Киев. Трудно решить, насколько было справедливо подозрение Мстислава и киевских бояр; для оправдания их мы должны припомнить, что в 1153 году Изяелав Давыдович имел съезд с Святославом Ольговичем, где двоюродные братья обещали друг другу стоять заодно. В Киеве с нетерпением дожидались приезда Ростислава Мстиславича из Смоленска и между тем решились разъединить Черниговских, привлекши на свою сторону Святослава Всеволодича, которому легче всего было стать на стороне Мстиславичей и по родству, да и потому, что из всех Черниговских он один был отчич относительно старшинства и Киева. К нему-то старик Вячеслав послал сказать: «Ты Ростиславу сын любимый, также и мне; приезжай сюда, побудь в Киеве, пока приедет Ростислав, а тогда все вместе урядимся о волостях». Всеволодич, не сказавшись дядьям своим, поехал в Киев и дождался там Ростислава, которому все очень обрадовались, по словам летописца: и старик Вячеслав, и вся Русская земля, и все черные клобуки. Вячеслав, увидав племянника, сказал ему: «Сын! Я уже стар, всех рядов не могу рядить; даю их тебе, как брат твой держал и рядил; а ты почитай меня, как отца, и уважай, обходись, как брат твой со мною обходился; вот мой полк и дружина моя, ты их ряди». Ростислав поклонился и сказал: «Очень рад, господин батюшка, почитаю тебя, как отца господина, и буду уважать тебя, как брат мой Изяслав уважал тебя и в твоей воле был». Киевляне, посадивши у себя Ростислава, также сказали ему: «Как брат твой Изяслав обходился с Вячеславом, так и ты обходись, а до твоей смерти Киев твой».

      Первым делом Ростислава было урядиться с сестричичем своим (племянником от сестры), Святославом Всеволодичем; он сказал ему: «Даю тебе Туров и Пинск за то, что ты приехал к отцу моему Вячеславу и волости мне сберег, за то и наделяю тебя волостию»; Святослав принял это наделение с радостию. Нужно было богатою волостию привязать к себе сына Воеволодова, потому что на той стороне Днепра дядья его уже действовали заодно с Юрием суздальским; еще до приезда Ростислава в Киев они стали пересылаться с Юрием, следствием чего было движение сына Юрьева Глеба со множеством половцев на Переяславль: мы видели, что этот князь был послан отцом в кочевья привесть как можно более варваров. Переяславля взять Глебу не удалось, но он взял Пирятин на реке Удае. Ростислав и Святослав Всеволодич выступили к Днепру и стали собирать дружину, как пригнал к ним посол от Мстислава Изяславича переяславского с вестию, что половцы уже у города и стреляются с жителями; тогда Ростислав немедленно отрядил сына своего Святослава в Переяславль, куда тот и успел пробраться. На другой день половцы начали крепче приступать к городу; но когда узнали, что к Мстиславу пришла подмога, то испугались и ушли за Сулу. Узнав о бегстве половцев, Ростислав, по совету с братьею, решился, не заходя в Киев, идти прямо на Изяслава Давыдовича черниговского: «Нужно нам, - говорил Ростислав, - предупредить Юрия, либо прогнать его, либо мир заключить». Киевские полки и торки под начальством трех князей - Ростислава, Святослава Всеволодича и Мстислава Изяславича перешли уже Днепр у Вышгорода и хотели идти к Чернигову, как вдруг прискакал к Ростиславу гонец из Киева и объявил: «Отец твой Вячеслав умер». «Как умер? - сказал Ростислав, - когда мы поехали, он был здоров?» Гонец отвечал: «В эту ночь пировал он с дружиною и пошел спать здоров; но как лег, так больше не вставал». Ростислав тотчас же поскакал в Киев, похоронил дядю, роздал все имение его духовенству и нищим и, поручив остальные дела все матери своей, вдове Мстиславовой, отправился опять на ту сторону Днепра. Приехавши к войску, он начал думать с племянниками и дружиною - идти или нет на Чернигов? бояре советовали не ходить: «Дядя твой Вячеслав умер, - говорили они, - а ты еще с людьми киевскими не утвердился; лучше поезжай в Киев, утвердись там с людьми и тогда, если дядя Юрий придет на тебя, то захочешь помириться с ним, помиришься, а не захочешь, будешь воевать». Любопытно, что киевские бояре хотят, чтоб Ростислав ехал в Киев и урядился с его жителями, тогда как последние уже прежде объявили ему, что Киев принадлежит ему до самой смерти; притом Ростислав только что приехал из Киева; если бы граждане хотели объявить ему что-нибудь новое, то объявили бы после похорон Вячеславовых. Должно думать, что боярам самим хотелось возвратиться в Киев и урядить там свои дела по смерти старого князя; быть может, им хотелось заставить киевлян утвердиться с Ростиславом насчет новой дружины. его смоленской. Как бы то ни было, Ростислав не послушался бояр и пошел к Чернигову, пославши наперед сказать Изяславу Давыдовичу: «Целуй крест, что будешь сидеть в своей отчине, в Чернигове, а мы будем в Киеве». Изяслав отвечал: «Я и теперь«вам ничего не сделал; не знаю, зачем вы на меня пришли; а пришли, так уже как нам бог даст». Но ведь он подвел Глеба Юрьевича с половцами и был с ним вместе у Переяславля, замечает летописец. На другой день Давыдович соединился с Глебом и половцами и вышел против Мстиславичей; Ростислав, увидав множество врагов, а у себя небольшую дружину, испугался и стал пересылаться с Изяславом насчет мира, отдавал ему под собою Киев, а под племянником Мстиславом - Переяславль. Такое недостойное поведение, трусость, неуменье блюсти выгоды племени сильно раздосадовали Мстислава Изяславича: «Так не будут же ни мне Переяславля, ни тебе Киева», - сказал он дяде и поворотил коня в Переяславль; Ростислав, оставленный племянником, был обойден половцами и после двухдневной битвы обратился в бегство; преследуемый врагами, он потерял коня, сын Святослав отдал ему своего, а сам стал отбиваться от половцев и таким образом дал отцу время уйти.

      Ростислав переправился за Днепр ниже Любеча и поехал в Смоленск; Мстислав Изяславич с двоюродным братом Святославом Ростиславичем ускакал в Переяславль, здесь взял жену и уехал в Луцк; а Святослав Всеволодич был захвачен половцами; Изяслав Давыдович с женою выручили его из плена и других русских много выручили, много добра сделали, говорит летописец: если кто из пленников убегал в город, тех не выдавали назад. Быть может, Давыдович с намерением поступал так, желая приобресть расположение жителей Русской земли, которых нелюбовь ко всему его племени он должен был знать хорошо. Он послал сказать киевлянам: «Хочу к вам поехать». Киевляне были в самом затруднительном положении: покинутые Ростиславом, они видели приближение половцев, от которых могло спасти их только немедленное принятие Давыдовича, и они послали сказать ему: «Ступай в Киев, чтоб нас не взяли половцы, ты наш князь, приезжай». Изяслав приехал в Киев и сел на столе, а Глеба Юрьевича послал княжить в Переяславль, окрестности которого были сильно опустошены союзниками их - половцами. Но Юрия ростовского нельзя было удовлетворить одним Переяславлем: только что услыхал он о смерти Изяславовой и о приезде другого Мстиславича в Киев, как уже выступил в поход и приблизился к Смоленску, имея теперь дело преимущественно с тамошним князем; тут пришла к нему весть, что Вячеслав умер, Ростислав побежден, Давыдович сидит в Киеве, а Глеб - в Переяславле. Ростислав между тем, прибежавши в Смоленск, успел собрать войско и вышел против дяди; но мы видели, что Ростислав не был похож на брата отвагою, видели также, что он не был охотником и до споров с дядьми, и потому послал к Юрию просить мира: «Батюшка! - велел он сказать ему, - кланяюсь тебе: ты и прежде до меня был добр и я до тебя; и теперь кланяюсь тебе, дядя мне вместо отца». Юрий отвечал: «Правду говоришь, сын; с Изяславом я не мог быть; но ты мне свой брат и сын». После этой пересылки дядя с племянником поцеловали крест на всей любви, по выражению летописца, и Юрий отправился к Киеву, а Ростислав - в Смоленск; вероятно, что необходимость спешить в Киев и большое войско Ростислава также имели влияние на миролюбие дяди. Недалеко от Стародуба встретил Юрия сват его и старый союзник Святослав Ольгович, приехал к нему и Святослав Всеволодич с повинною. «Совсем обезумел я, - говорил он Юрию, - прости». По просьбе дяди Ольговича Юрий помирился с Всеволодичем, заставив его поклясться не отступать от себя и от дяди, после чего все трое пошли к Чернигову. Не доходя еще до города, Святослав Ольгович послал в Киев сказать Давыдовичу: «Ступай, брат, из Киева, идет на тебя Юрий; ведь мы оба с тобою позвали его». Но Давыдович не слушался; тогда Святослав в другой раз послал к нему из Чернигова: «Ступай из Киева, идет туда Юрий; а я тебе Чернигов уступаю ради христианских душ». Изяслав все не хотел выйти из Киева, потому что этот город сильно понравился ему, говорит летописец. Наконец, сам Юрий послал сказать ему: «Мне отчина Киев, а не тебе». Без права и без особенного народного расположения Давыдович не мог более оставаться в Киеве и потому послал сказать Юрию: «Разве я сам поехал в Киев? Посадили меня киевляне; Киев твой, только не делай мне зла».

      Юрий помирился с ним (1156 г.) и вошел в Киев с четырьмя старшими сыновьями, которых посажал около себя: Андрея - в Вышгороде, Бориса - в Турове, Глеба - в Переяславле, Василька - на Поросье. На Волыни сидели Мстиславичи: Владимир с племянниками - Мстиславом и Ярославом; первый, как видно, успел помириться с Юрием, обещаясь действовать заодно с ним против племянников, на которых Юрий послал старого союзника своего и врага Мстиславичей - Юрия Ярославича с внуками брата его Вячеслава; они прогнали Мстислава из Пересопницы в Луцк; но и здесь он не мог долго оставаться спокойным; Юрий велел идти на Луцк зятю своему Ярославу галицкому; тогда Мстислав, оставив брата Ярослава в Луцке, сам ушел в Польшу за помощью; галицкий князь вместе с Владимиром Мстиславичем подошел к Луцку, но, постоявши несколько времени под городом, ушел, ничего не сделав ему. Юрий не мог продолжать войны с Изяславичами, потому что черниговский Давыдович в надежде на вражду Юрия с остальными Мономаховичами и на нерасположение к нему народа в Руси, не оставлял своих притязаний: немедленно по приезде в Чернигов он уже начал уговаривать Святослава Ольговича к войне с Юрием; но тот удовольствовался тем, что отобрал у племянника Святослава Всеволодовича три города (Сновск, Корачев, Воротынск), давши ему взамен какие-то три похуже, и не захотел вооружиться против старого союзника; Юрий, вероятно, знал о замыслах Давыдовича; с другой стороны, беспокоили его половцы; и потому он послал в Смоленск сказать Ростиславу Мстиславичу: «Сын! Приезжай сюда, а то мне не с кем удержать Русской земли». Ростислав приехал к нему и устроил мир между дядею и племянниками своими, причем Владимир Мстиславич и Ярослав Изяславич имели личное свидание с Юрием; но Мстислав Изяславич не поехал из страха, что киевский князь схватит его. Уладившись теперь с своими, Юрий послал сказать Давыдовичу решительно: «Приходи к нам на мир, а не придешь, так мы к тебе придем». Давыдович, видя, что все Мономаховичи в соединении, испугался и приехал вместе с Святославом Ольговичем на съезд, где уладились: Юрий дал им по городу на западной стороне Днепра: Давыдовичу - Корецк на Волыни, Ольговичу - Мозырь в Туровской область; кроме того, Юрий женил сына своего Глеба на дочери Изяслава черниговского.

      Казалось, что после этого мир должен был водвориться во всех волостях русских; но вышло иначе: в разных концах обнаружилась борьба с тем же характером, с каким велась она незадолго прежде, обнаружились усобицы между племянниками и дядьми: так, в Черниговской волости племянник Изяславов Святослав, сын старшего брата его Владимира, вероятно, будучи недоволен волостию, полученною от дяди, выбежал из Березого (в окрестностях Чернигова) во Вщиж, захватил все города по Десне и, отступив от родного дяди, отдался в покровительство Ростислава Мстиславича смоленского; Святослав Всеволодич также встал против дядей; последние пошли было против племянников, но заключили с ними мир, неизвестно на каких условиях. В то же время подобное явление обнаружилось на Волыни; мы видели, что здесь сидел Владимир Мстиславич с двумя племянниками - Мстиславом и Ярославом Изяславичами; Мстислав по примеру отца думал, что голова Владимира нейдет к старшему месту, ибо Владимир хотя был ему и дядя, но, вероятно, даже моложе его летами и притом был сыном мачехи Изяславовой, второй жены Мстислава Великого, почему и называется в летописи относительно Изяславичей не дядею (стрыем), но мачешичем. Как бы то ни было, впрочем, Мстислав напал нечаянно на дядю во Владимире, захватил его жену, мать, все имение, а самого прогнал в Венгрию. Юрий, сам будучи младшим дядею, должен был вступиться за Владимира и действительно пошел на Мстислава (1157 г.) с зятем своим Ярославом галицким, сыновьями, племянником Владимиром Андреевичем, княжившим, как мы видели, в Бресте, и с берендеями; черниговские также хотели с ним идти, но по совету Ярослава галицкого Юрий не взял их с, собою. Скоро оказалось, что Юрий начал эту войну не за Владимира Мстиславича, но за другого племянника своего, Владимира Андреевича, потому что дал клятву покойному брату своему Андрею и потом сыну его - добыть для последнего Владимир-Волынский. Взять нечаянно этот город Юрию не удалось; он начал осаду, во время которой Владимир Андреевич отпросился у Юрия воевать другие города, и когда подъехал к Червеню, то начал говорить жителям: «Я пришел к вам не ратью, потому что вы были люди, милые отцу моему, и я вам свой княжич, отворитесь». В ответ один из жителей пустил стрелу и угодил в горло Владимиру; рана была, впрочем, не опасна, и Владимир успел отомстить червенцам страшным опустошением их волости. Десять дней стоял Юрий у Владимира, не видя ни малейшего успеха; есть даже известие, что Мстислав сделал вылазку и нанес сильное поражение галицким полкам; тогда Юрий, посоветовавшись с сыновьями и дружиною, пошел назад в Киев, а Ярослав - в Галич; Мстислав шел вслед за Юрием до самого Дорогобужа, пожигая села, и много зла наделал, говорит летописец. Пришедши в Дорогобуж, Юрий сказал в утешение Владимиру Андреевичу: «Сын! Мы целовали крест с твоим отцом, что, кто из нас останется жив, тот будет отцом для детей умершего и волости за ним удержит, а потом я и тебе поклялся иметь тебя сыном и Владимира искать тебе; теперь, если Владимира не добыл, то вот тебе волость - Дорогобуж, Пересопница и все погоринские города».

      Нападение Юрия на племянников и не в пользу брата, отнятие у них волости в пользу Владимира Андреевича должно было рассердить Ростислава смоленского, обязанного заботиться о выгодах племени Мстиславова. Это помогло Изяславу Давыдовичу черниговскому уговорить его начать войну против Юрия; разумеется, что Мстислава волынского не нужно было уговаривать к союзу против деда. Давыдович попытался было уговорить к тому же и Святослава Ольговича, но понапрасну, тот отвечал: «Я крест целовал Юрию, не могу без причины встать на него». Отказ Ольговича не помешал, однако, союзникам порешить походом против Юрия: Изяслав должен был выступить с полками черниговскими и смоленскими, которыми начальствовал Роман, сын Ростиславов; в то же время Мстислав Изяславич должен был ударить на Юрия с запада; но в тот самый день, когда Давыдович хотел двинуться к Киеву, оттуда прискакал к нему гонец с вестию: «Ступай, князь, в Киев, Юрий умер». Это посольство от киевлян служит доказательством, что они знали о намерении союзников и были готовы к принятию Давидовича, иначе не послали бы прямо к нему с вестию о смерти Юрия и с приглашением приехать княжить у них. Изяслав, получив эту весть, заплакал и сказал: «Благословен еси, господи, что рассудил меня с ним смертию, а не кровопролитием». 10-го мая (1157 г.) Юрий пировал у осменика Петрилы, в ночь занемог и через пять дней умер. В день похорон (16-го мая) наделалось много зла, говорит летописец: разграбили двор Юрьев Красный и другой двор его за Днепром, который он сам звал раем, также двор Василька - сына его - в городе; перебили суздальцев по городам и селам, имение их разграбили: эти действия киевлян служат ясным знаком нерасположения их к Юрию и его суздальской дружине, которую он привел с севера.

      Смертию Юрия кончилось третье поколение Ярославичей. Главным характером княжеских отношений в их время была, как мы видели, борьба младших дядей с племянниками от старшего брата, кончившаяся торжеством дядей, т. е. торжеством права всех родичей на старшинство; в это же время успели восстановить свое право на старшинство обе линии Святославичей - Ольговичи и Давыдовичи. Из событий в отдельных княжествах мы упоминали о деятельности Владимирка галицкого и сына его Ярослава; видели деятельность потомков Изяслава Ярославича - Юрия Ярославича и внуков Вячеслава Ярославича, причем, однако, ничего не знаем о их волостях; из потомков Давыда Игоревича встречали известия о внуке его Борисе Всеволодовиче, князе городенском. Мы видели, что Изяславичи полоцкие по смерти Мстислава возвратились из изгнания в свою волость, успели овладеть и Минском; после Василька Святославича княжил в Полоцке Рогволод Борисович, женатый на дочери Изяслава Мстиславича; во все продолжение борьбы в Днепровской области не слышно о полоцких князьях, хотя по родственному союзу Рогволод и мог бы помогать Изяславу Мстиславичу, - знак, что он не имел к тому или средств, или времени. В 1151 году полочане не без участия князей схватили Рогволода, отослали в Минск, держали его здесь в большой нужде, а к себе приняли, вероятно, из Минска, Ростислава, сына известного нам Глеба Всеславича; но, как видно, полочане боялись, чтобы торжествующий тогда Изяслав Мстиславич не вступился за зятя своего Рогволода, и потому отдались в покровительство Изяславова врага, Святослава Ольговича северского; Глебович поклялся Святославу почитать его отцом и ходить в его послушаньи. Быть может, этот союз Ольговича с полоцким князем, врагом зятя Изяславова Рогволода, был не без влияния на враждебные действия Изяслава против Юрия, приятеля Святолавова: мы видели, что тотчас после этого союза Изяслав разоряет Городец Юрия. В областях муромских и рязанских мы видели борьбу между дядею Ростиславом Ярославичем и племянником Владимиром Святославичем: племянник действовал заодно с Ольговичем и Юрием, дядя - с Мстиславичами против Юрия, за что и был изгнан в степи к половцам сыновьями последнего; когда он возвратился, не знаем; знаем только то, что в 1147 году князья рязанские являются ротниками Ростислава Мстиславича смоленского, т. е. признают его за отца и ходят в его послушаньи; но в 1152 году тот же самый Ростислав Ярославич муромский с братьею шел вместе с Юрием на его племянников; в 1154 году видим опять вражду Юрия с Ростиславом: возвратись из-под Козельска, Юрий выпнал Ростислава из его волости и отдал ее сыну своему Андрею; но Ростислав скоро явился опять с половцами, напал на Андрея ночью, перебил его дружину; сам Андрей об одном сапоге бежал из Рязани в Муром, а оттуда - в Суздаль; наконец, в 1155 году опять встречаем известие, что Ростислав Мстиславич смоленский целовал крест с рязанскими князьями на всей любви: они все смотрели на Ростислава, имели его себе отцом. В Новгороде мы оставили князем Святополка Мстиславича; посадником, как видно, оставался по-прежнему Судила: Святополк, принявши Новгород из рук Всеволода Ольговича, не мог свергнуть старого приятеля Ольговичей; только через год или больше, в 1144 году, читаем известие, что посадничество было дано Нежате Твердятичу, также товарищу Судилину. Смерть Всеволода Ольговича и утверждение в Киеве Изяслава Мстиславича не могло переменить хода дел в Новгороде: Святополк оставался по-прежнему там князем; только отняли посадничество у Нежаты, старого приятеля Ольговичей, и дали его Константину Микулиничу, старому приверженцу Мстиславичей, за что он и страдал в заточении у Ольговича в Киеве. В 1147 году, по смерти Константина, посадником избран опять Судила Иванович, как видно, успевший примириться со стороною Мономаховичей. Между тем шла война у Новгорода с соседом Юрием ростовским: в 1147 году Святополк со всею областию Новгородскою выступил против дяди, но возвратился от Торжка за распутьем. В следующем году архиепископ Нифонт отправился в Суздаль к Юрию за миром; Юрий принял его с любовию, освободил по его просьбе всех новоторжцев и гостей и отпустил их с честию в Новгород, но мира не дал. В том же году, как мы видели, Изяслав вывел из Новгорода брата Святополка, злобы его ради, и прислал на его место сына Ярослава. По некоторым, очень вероятным, известиям, Изяслав вывел Святополка за то, что тот позволил новгородцам без его ведома сноситься с Юрием о мире; быть может, это желание новгородцев помириться с Юрием было в связи с избранием Судилы, приятеля ростовского князя. Мы видели подробности приезда Изяславова в Новгород и похода его с новгородцами на Ростовскую землю. Должно быть, пребывание ласкового Мстиславича надолго оставило в Новгороде приятную память, потому что во время борьбы его с дядею Юрием на юге, несмотря на неоднократное торжество последнего, новгородцы продолжали держать Ярослава Изяславича и враждовать в ущерб себе с ростовским князем: так, в 1149 году небольшой отряд новгородцев пошел за данью в Двинскую область; Юрий, узнавши, что новгородцев немного, послал перехватить их известного Ивана Берладника, находившегося тогда, как видно, в его службе, но Ивану не удалось перехватать новгородцев: они отбились, причем много лежало с обеих сторон, впрочем, суздальцев гораздо больше, по замечанию новгородского летописца. Но, держа Изяславича во время неудач отца его, новгородцы вдруг выгнали его в 1154 году; о причинах летописец молчит; видно только одно, что Ярослав нарушил наряд, т. е. был причиною борьбы сторон, для примирения которых новгородцы призывают из Смоленска Ростислава Мстиславича - знак, что они не хотели разрывать с Мстиславичами и киевским князем: не мог Ростислав без согласия старшего брата занять Новгород. Но и Ростислав не установил наряда; позванный в Киев по смерти Изяславовой, он оставил в Новгороде сына Давыда при самых неблагоприятных обстоятельствах, при сильном неудовольствии на последние его распоряжения; новгородцы, говорит летописец, рассердились на Ростислава за то, что он не установил у них порядка, но еще больше наделал смуты, и показали по нем путь сыну его, взявши к себе в князья Мстислава, сына Юриева; утверждение самого Юрия на столе киевском утвердило и сына его на столе новгородском. Но мы видели, что Юрий недолго был спокоен в Киеве, недолго спокойствие могло сохраняться и в Новгороде: союз всех Мстиславичей и Давыдовича против Юрия, как видно, послужил знаком к восстанию стороны Мстиславичей и в Новгороде; еще в 1156 году отнято было посадничество у Судилы и отдано старому Якуну Мирославичу; в 1157 году встала злая распря между жителями Новгорода: вооружились против князя Мстислава Юрьевича и начали выгонять его, но Юрьевич успел уже приобрести приверженцев: торговая сторона вооружилась за него, и едва дело не дошло до кровопролития. Приезд двоих Ростиславичей, Святослава и Давыда, и бегство Юрьевича дало торжество стороне Мстиславичей. Через три дня приехал в Новгород сам Ростислав из Смоленска и на этот раз успел примирить стороны: зла не было никакого, говорит летописец; уезжая из Новгорода, Ростислав оставил здесь сына Святослава, а Давыда посадил в Торжке, как видно, для оберегания границы со стороны суздальской.

      Касательно внешних отношений по-прежнему продолжалась борьба с пограничными варварами, на юге - с половцами, на севере - с финскими племенами. Усобица Юрия с племянником Изяславом давала половцам средства жить на счет Руси. Мы видели, что по утверждении Юрия в Киеве, в 1155 году, Поросье получило особого князя, сына его, Василька; половцы не замедлили навестить последнего в новой волости; но Василько с берендеями разбил их и приехал к отцу со славою и честью, по выражению летописца. Скоро после этого Юрий отправился к Каневу на съезд с ханами половецкими; они начали просить освобождения пленников своих, взятых берендеями в последней битве, но берендеи не отдали и сказали Юрию: «Мы умираем за Русскую землю с твоим сыном и головы свои складываем за твою честь». Юрий не захотел насильно взять у них пленников, потому что опасно было раздражить эту пограничную стражу; он обдарил половцев и отпустил их; это любопытное известие показывает нам отношения пограничных варваров к князьям, за честь которых они складывали свои головы. В том же году половцы опять пришли на границу за миром; Юрий пошел толковать с ними о мире так, как обыкновенно ходили на добрую войну, взял с собою обоих Мстиславичей - Ростислава и Владимира, Ярослава Изяславича, отряд галицкого войска и послал сказать половцам: «Ступайте ко мне на мир». Половцы приехали сначала в небольшом числе поглядеть только, много ли у русских войска, и сказали Юрию: «Завтра придем к тебе все»; но в ночь все убежали. На севере в 1149 году финны (ямь) пришли ратью на Новгородскую волость, на Водскую пятину; новгородцы с водью вышли к ним навстречу в числе 500 человек и не упустили ни одного человека из неприятелей: всех перебили или побрали в плен.

      Что касается бояр, действовавших в рассмотренный период времени, то из тех, которых мы видели у Мономаха, Иван Войтишич продолжал служить и сыну Мономахову Мстиславу, ходил с торками на полоцких князей, оставался в Киеве и при Всеволоде Ольговиче, который посылал его устанавливать наряд в Новгороде, но вместе с другими главными боярами действовал против брата его Игоря в пользу внука Мономахова. Мы видели при Мономахе переяславским тысяцким Станислава; в рассказе о супойской битве при Ярополке летописец говорит, что в числе убитых бояр находился Станислав Добрый Тукиевич: имеем право принять этого Станислава за прежнего переяславского тысяцкого и считать его сыном Тукия, Чудинова брата, известного нам прежде. Вместе с Станиславом в супойской битве пал и тысяцкий киевский Ярополков - Давыд Ярунович; по его смерти неизвестно, кто был тысяцким; при Всеволоде Ольговиче эту должность исправлял Улеб, действовавший против Игоря Ольговича в пользу Изяслава Мстиславяча и потом ездивший послом от Изяслава Мстиславича к Давыдовичам в 1147 году; вместе с Улебом действовали заодно и Лазарь Саковский, бывший тысяцким после Улеба, Василий Полочанин и Мирослав (Андреевич) Хилич внук; мы встречали имя Василя при Святополке, известное время Василь был посадником этого князя во Владимире-Волынском; если это тот самый, то ему могло быть в 1146 году лет 75 - 80; имя Мирослава видели мы в числе бояр, участвовавших в составлении устава Мономахова. После торжества Изяславова над Игорем взяты были бояре, преданные Ольговичам; нет права утверждать, что эти бояре были именно бояре черниговские, бояре Ольговичей, они могли быть и старинные киевские, но преданные Ольговичам; их имена: Данило Великий, Юрий Прокопьич, Ивор Юрьевич, внук Мирославов. Что касается до отчества второго из них - Юрия Прокопьича, то мы видели Прокопия, белгородского тысяцкого, участником при составлении Мономахова устава о ростах. В 1146 году при осаде Новгорода-Северского Давыдовичами и Мстиславом Изяславичем упоминаются в числе убитых Димитрий Жирославич и Андрей Лазаревич; если последний был с Мстиславом, то мог быть сыном Лазаря Саковского. В 1147 году по случаю убиения Игоря Ольговяча упоминаются в Киеве известный уже Лазарь Саковский, имевший теперь должность тысяцкого, и Рагуйло Добрынич (быть может, сын Добрыни, или Добрынка, боярина в дружине Изяслава Мстиславича), тысяцкий Владимира Мстиславича и другой боярин его, Михаил, помогавший своему князю защищать Игоря от убийц; послами от Изяслава в Киеве с вестию об измене черниговских князей были - Добрынко и Радил. Любопытно, что Лазарь был тысяцким еще при жизни прежнего тысяцкого Улеба, который находился в это время в войске вместе с князем Изяславом; быть может, отказ киевлян идти с Изяславом против Юрия был причиною отречения Улебова от должности тысяцкого. Под 1151 годом упоминается воевода Изяслава Мстиславича - Шварно, который не умел уберечь Зарубского брода; под следующим годом видим Изяславова боярина Петра Борисовича, который ездил послом к Владимирку галицкому. Наконец, по случаю смерти Юрия Долгорукого летопись упоминает о каком-то Петриле Осменике, у которого Юрий пировал перед кончиною. Из бояр Вячеслава Владимировича туровского упоминается под 1127 годом тысяцкий его Иванко, ходивший вместе с своим князем на Полоцкую волость при великом князе Мстиславе. Быть может, это лицо тождественно с известным нам прежде Иванком Захарьичем, потом не раз упоминается имя сына этого Иванка, Жирослава Ивановича: в 1146 году Вячеслав по наученью бояр своих начал распоряжаться как старший, не обращая внимания на племянника Изяслава; последний отнял у него за это Туров, где вместе с епископом Иоакимом захвачен был посадник Жирослав; по связи рассказа можно заключать, что этот Жирослав был одним из главных советников Вячеслава; после, неизвестно каким образом, Жирослав освободился из плена, и мы видим уже его в дружине Юрия ростовского; он пришел вместе с сыном последнего Глебом на юг и получал его захватить Переяславль, представлял, что переяславцы охотно передадутся ему; быть может, он же был воеводою половецкого отряда в войне Юрия с Изяславом в 1149 году; наконец, в 1155 году Юрий посылал Жирослава выгнать Мстислава Изяславича из Пересопницы. Из волынских бояр Андрея Владимировича упоминается тысяцкий его Вратислав. Из галицких бояр упоминаются Иван Халдеевич так деятельно защищавший Звенигород от Всеволода Ольговича в 1146 году, потом Избыгнев Ивачевич, с которым сам-друг бежал Владимирко с поля битвы в Перемышль в 1152 году; наконец, Кснятин, или Константин Серославич, под 1157 годом в посольстве от Ярослава к Юрию Долгорукому. Из бояр Святослава Ольговича северского упомянут Коснятко, хлопотавший по делам своего князя у Давыдовичей в Чернигове в 1146 году; потом Петр Ильич, бывший боярином еще у Олега Святославича; он умер в 1147 году 90 лет, не будучи в состоянии уже от старости садиться на коня; летописец называет его добрым старцем; тиунами Всеволода Ольговича были в Киеве Ратша, а в Вышгороде Тудор, которые так раздражили народ своими грабительствами. Из ростовских бояр упоминается под ИЗО годом ростовский тысяцкий Юрий. В битве Глеба Юрьевича с Мстиславом Изяславичем у Переяславля в 1118 году последний взял в плен какого-то Станиславича, который был казнен казнью злою, вероятно, за крамолу с переяславцами; быть может, это был сын переяславского тысяцкого Станислава Тукиевича, о котором мы говорили выше; Станиславич в это время передался на сторону Юрия, за что и был казнен казнью злою.